— Нектар! Амброзия! — не остался в долгу Влас Власович. — Ну, в общем, оказалась девочка с брюшком. В интересном то есть положении. Скандал. Вызвали на педсовет. «Я, говорит, замужем». — «За кем?» Молчит. Позор! В наших стенах! На мою седую голову. — Голова у Власа Власовича была не седая, смоль, даже чуть с синеватым отливом. Он мыл ее ежедневно каким-то необыкновенным американским шампунем. — Предложили уйти. Не хочет. Молчит и не хочет. И уговорами, и лаской, и, чего греха таить угрозой — не хочет уходить. Тогда Маргарита Николаевна, женщина все-таки, предприняла маневр, допыталась, что о ее положении родители не знают. «Если будешь упрямиться, сообщим мамаше!» — сказали. Ее от нас как ветром сдуло. Что же это такое происходит! — сокрушенно покачал головой Влас Власович.
— А куда ее сдуло? — вся эта история вдруг обернулась совсем по-другому, чем представлял ее Князев.
— Устроилась, — сказал Влас Власович, теперь уже в полную сласть отхлебывая чай. — Девочки-активистки доложили: «Полный порядок». А что с ней? Неужели что-то еще выкинула?
— Нет, — сказал Князев, — свидетелем должна пройти по одному делу. Где мне можно поглядеть ее документы?
Влас Власович нажал клавиш.
— Слушаю вас, Влас Власович.
— Желудева эта у нас документы забрала?
— Нет, Влас Власович.
— А я ведь говорил!.. — рассердился директор, но тут же и подобрел: — Принесите-ка мне их...
— Не надо. Я сам пойду в учебную часть, — сказал Князев.
— Хорошо. Вы слышали, Маргарита Николаевна?
— Да.
Ну вот и адрес Киры Желудевой: «Тульская область, город Рудный, Строителей, шесть».
— А Мясников у вас учится? — спросил Князев.
— Да, да! Хороший мальчик... но замкнутый, — Маргарита Николаевна гордилась тем, что с первой же недели знала всех новичков по именам и фамилиям, могла и сказать что-то о каждом.
«Коля Мясников замкнутый, но хороший», — подумал Князев.
— Глядите-ка, он тоже из Рудного, — удивилась Маргарита Николаевна, уже листая личное дело Коли.
— А где он сейчас? — спросил Князев.
— Наверное, дома, на каникулах, в Рудном...
«Ну что же, поедем в Рудный, — подумал Князев. — Кажется, я нашел их...»
17. В прокуратуре Князева ждали две телеграммы: из Набережных Челнов и Омска. В Набережных Челнах все было нормально; и мать и младенец добрались до дому и были благополучны. Из Омска телеграфировали: «Проводники скорого поезда «Россия» Прошкины свидетельствуют следующее...» О чем свидетельствовали Прошкины, Князеву было неважно.
— Вспомнила. Я этого паренька али девку подле типографского училища видела, — торжествуя, сообщила Матрена Андранитовна, дворничиха, вваливаясь без вызова в кабинет к Князеву. — У их на заднице кожа нашитая. По коже я и признала...
— А я их нашел, — сказал Князев, улыбаясь.
— Кого?
— А паренька с девочкой...
— Да ну, так в обох и оказались?
— Так в обох.
— А я по заднице, — сказала Матрена Андранитовна. — Что мне сразу не вспомнить? С полиграфии?
— С полиграфии, — кивнул Князев.
18. Вчера в полдень Князеву на работу позвонила жена:
— Михаил, я уезжаю в командировку.
— Надолго? — спросил он поспешно и смутился этой поспешностью.
— Недели на две, я, кажется, тебе говорила.
— Ах да. — Он не помнил, когда она говорила ему об этом, но сразу же согласился, привыкнув за долгие совместные годы соглашаться с ней...
— Смотри за сыном... У тебя не предвидится отъездов?
Он ответил:
— Нет.
— Ну, я поехала. Целую, — сказала жена.
— Целую, — сказал и неприятно поежился от этой дежурной лжи. Целовать жену ему вовсе не хотелось.
Нынче вечером, как и вчера, против обыкновения, он спешил домой. Завтра утром он поедет в Рудный, а нынче они помужикуют с сыном.
Он бесполезно потыркался по магазинам. Везде было много народу и не было того, чего хотелось ему. Тогда он направился к единственному в их городе ресторану, там иногда можно было купить кое-что из полуфабрикатов.
Шницеля были жирные, бифштексы слишком красные, а шашлык предлагали из свинины. Но он мало обращал на это внимания, купил весь ассортимент, предполагая, что сыну надо будет кормиться без него не менее трех дней.
Еще Князев купил семь эклеров (всю наличность), два наполеона и три корзиночки.
— У вас праздник? — спросила незнакомая буфетчица, но он давно привык к тому, что его знали в городе, и ответил доброжелательно.
— Да, семейный, — чуть было не сказал: «Жена уехала», но сдержался.
— Конечно, — согласилась буфетчица.
Жена для Князева давным-давно стала чужим человеком, он тяготился ее обществом и, презирая себя за то, что не может порвать с ней, все-таки делал видимость, что все у них благополучно. Они почти не разговаривали друг с другом, их близость была случайной и нежеланной, но и не ссорились, не выясняли отношений, даже когда, по житейскому обыкновению, раздражали друг друга.