Частная кара

Такое положение было тягостно для Князева, и он, вместо того чтобы объясниться, все чаще и чаще избегал встреч, стараясь как можно меньше времени находиться дома. И это ему удавалось. За последний год он вовсе отвык от дома и теперь, ощущая радостное волнение, спешил к нему, к тому малому теплому уюту своего гнезда, которого так, оказывается, жаждала его душа.

Сына дома не было. Но это не расстроило Князева. Он хотел все подготовить, накрыть стол, встретить мальчишку по-взрослому: «У нас будет праздник».

А потом долго сидеть с ним за столом, потягивать пиво и разговаривать как мужчина с мужчиной.

Шницеля несколько вытаяли, превратившись в сухие корочки, но бифштексы удались на славу, они даже как бы вспухли, источая вкусный запах, и он украсил их кружочками чуть-чуть подрумяненного в горячем масле лука. Стол был готов, а сын не приходил.

В его комнате беспорядок и неразбериха. На столе ворохом лежали какие-то вырезки, журналы с бородатыми лицами, с оголенными девичьими ногами, с дежурными улыбками дежурных красавиц.

Бородачи в ковбойских шляпах и без шляп, с гитарами и ударниками глядели со стен; напряженное лицо негра широко раскрытым ртом было наклеено на оконное стекло, а другое, до неистовости дувшее в трубку (Князев плохо разбирался в музыкальных инструментах), глядело со стекла книжного шкафа.

Посреди комнаты, на стуле, стоял старенький магнитофон «Яуза», заваленный коробками магнитофонных лент. Чувствуя в себе какую-то томительную грусть, Князев машинально начал прибирать комнату. Складывал и коробки, и журналы, и книги на полки книжного шкафа, убирал их в стол и в бесчисленные ящики кабинетной стенки.

Порядок он навел быстро, даже сам удивился, не предполагая в себе таких способностей, а сына все не было.

И тогда он, как любил это делать сын, опустился на пол рядом с магнитофоном и включил его. Два вкрадчивых мужских голоса запели по-английски о любви, а им вторили два женских голоса, чистых и высоких. Князев слышал шелест дыхания в микрофонах, удивительно ритмично организованную мелодию гитар, слышал, как томительно честно высказывают свое саксы и вторит им бархатный баритон, как ударник, повторяя одно и то же, организует эту необыкновенную музыку, и впервые в жизни находил в ней, в этой сверхсовременной музыке, свое очарование и свою тоску о большом и прекрасном.

— Хиппуешь, старик?! — сын неожиданно потрепал его а плечо. — Хиппуешь?!

Князев смутился.

— Ты где был?

— Да к одному козлу ходил. Работали над блюзом «Тревоги в сердце».

— О чем это? — серьезно спросил Князев.

Он вдруг увидел, как вырос, как повзрослел его сын. Лицо стало крупным, брови густыми, руки длинные, с широкими, развитыми кистями (сын постоянно тренировал их, постукивая ребрами ладоней по чему-нибудь жесткому). Заметно развернулись и стали шире плечи, и только улыбка осталась по-детски растерянная, и чуть пугливый взгляд в сторону. Он и сейчас не глядел на Князева, стараясь объяснить, о чем их блюз «Тревоги в сердце».

Князев помог ему:

— Про разбитую любовь, что ли?

— Во-во! Молодец, фатер! — И уже доверительно сообщил: — Мы создаем ансамбль. «Барды» называется. Понял? Вот так-то!

— А что же вы будете петь? — спросил, вслушиваясь в чередующиеся, а потом соединяющиеся вместе удивительно мелодичные голоса, — разговор его с сыном шел под аккомнемент «Яузы».

— Свои песни будем петь, друг. И слова и музыка наши! — А это кто поет?

— Фатер, ты — серость, — сказал сын, чуточку остерегаясь такого заявления и неумело ласкаясь. — Это же «АББА»! Надо знать, друг. Понравилось?

— Хорошо поют.

— То-то!

— А почему «АББА»?

— Ансамбль так называется. Мы — «Барды», а они — «АББА». — И пояснил охотно: — Их имена начинаются с А и Б, всего их четверо. Две девушки, двое юношей.

— Давай послушаем, — попросил Князев.

— Давай, — согласился сын, выражая музыкальный ритм несложными движениями своего тела.

Они мужиковали. И Князев, благодушествуя, потягивал холодное пиво.

— Ну и о чем вы сочиняете песни? — спрашивал сына, впервые ощущая в себе истинный и равный интерес к его занятиям.

— Обо всем. — Сын был горд вниманием отца.

— Ну, спой или прочти хотя бы несколько строк.

— Ладно, — неожиданно смутившись, сказал сын и по краснел. — Я напою без гитары.

— Давай.

Стоит очередь у кассы.
Как кино смущает массы,
А над кассой висит надпись:
«Билетов больше нет».

Дальше в песне говорилось о том, что мимо шел гражданин и посмеялся над очередью в кино. Гражданин предлагал всем броситься в кафе и рестораны, но и там была очередь. И тогда «Барды» пожалели этих, стоящих в очередях. «Идите гулять по городу. Смотрите на небо и на прекрасную архитектуру», — агитировали «Барды».

— Ну и что, вы ходите по городу? И любуетесь? — удивился Внязев.

— Да, — сказал сын, пунцовая краска заливала его щеки и шею. — В Москве, например...

— И какой же архитектурой?

— Хотя бы — для начала — Кремлем!

Это было так неожиданно, что Князев вконец растерялся, подумав, что сам никогда не любовался архитектурой Кремля.