Частная кара

Антонине не стало легче от этой так неожиданно проявленной энергии. Она снова подумала, что было бы лучше, если бы отец нашел какие-либо оправдания Стахову, что-то другое посоветовал ей.

«Как там Алешка? — больно кольнуло в сердце. — Бедный мальчик. Теперь без отца...»

Агей Михайлович громко и возмущенно говорил с кем-то по телефону. Убедительно говорил, доказательно. Она не слушала, знала, что теперь отца не остановишь, он добьется самой жестокой кары для Стахова... Он сумеет.

— Когда подашь в суд? — спрашивал отец, натягивая брюки.

— Завтра.

— Потребуй.ареста на дачу, машину, сбережения.

— Как?

— Чтобы не жил, не-ездил, не тратил...

— Сберкнижки на мое имя...

— Уверен, таскает на дачу проституток.

Антонина вспыхнула.

— Я поменяла за дверях замки, ключи у меня.

— А как же он там живет?

— Лазит в окошко на кухне.

Голядкин расхохотался, живот его под бандажом весело затрепетал. Хохотал долго, прыская и вскрикивая, потом повторил:

— И все-таки таскает проституток через окошко... Вот накрыть бы с поличным...

— Па-па, — осуждающе сказала Антонина. — Я не верю, чтобы...

— Конечно, конечно, — перебил Голядкин, — ты не знаешь, что такое мужчина! Даже я... — снова захохотал, скрывая то ли смущение от оговорки, то ли делая значительную паузу, но это неприятно поразило Антонину, и он заметил: — Хорошо! Пошутили и хватит. Мы ничего не потеряли! Ушел — и прекрасно! Ты кандидат, научный сотрудник, дочь уважаемого человека, мать-одиночка, наконец! Закон на твоей стороне. А кто он такой?! Выскочка! Зазнайка! Без пяти минут кандидат на вылет из университета. Ты знаешь, что он опять написал заявление на творческий отпуск?

Антонина кивнула головой.

— И этот дурак подписал его! Скажите пожалуйста — заканчивает книгу... Он не имел права подписывать ему заявление. Не может работать — пусть уходит. И уйдет... Мы ничего не потеряли...

Агей Михайлович любил поговорить и умел.

Антонина успокоилась. И все-таки не того она ожидала от отца, не того…

19. Гёте писал: «Чем далыше мы продвигаемся в познании, тем ближе подходим к неисследованному».

Нынче встретился с Клавдием Васильевичем, старейшим библиофилом, знатоком XIX века, страстным поклонником Пушкина.

Он очень больной человек: перенес четыре инфаркта, страдает диабетом, недавно превозмог еще и легочный инфаркт.

— Вы знаете, дорогой, я всю жизнь жил так, что не надеялся дожить до старости. И вот, — разводит руками, — как видите, мне восемьдесят девять...

Долго разговаривали о декабристах, Пушкине, Лунине...

Говорили о Федоре Петровиче Уварове — александровском генерале, который жил в Зимнем, имел все русские ордена.

Федор Петрович был удачлив, хотя и храбр, за всю свою жизнь не смог осилить французского и говорил только на русском, смущаясь этим, но все же быстро продвигался по службе. Это не помешало ему выгодно жениться, прибавив к своим богатствам неисчислимые богатства жены, вдовы в трех предыдущих браках. Она пережила и Федора Петровича. Хоронили его в 1825-м. За гробом, в слезах, шел император Александр.

Интересно, что Пушкин и Вяземский сделали в своих дневниках одинаковые записи об этом. Вероятно, вместе были на похоронах: «Один царь провожает его тут с печалью, как примет его там другой».

Федор Петрович был одним из участников убийства Павла Первого...

О Лунине Клавдий Васильевич сказал:

— Это человек величайший! По высоте духа рядом с ним поставить некого...

Пушкина он читал, закрывая глаза, воспламеняясь всем хилым существом. И я слышу, как шуршат его пересохшие губы.

— Я скоро умру, — сказал он, — теперь недолго. Мне почему-то кажется, что вас занимает личность Александра...

— Не столько его, сколько история того времени. И ситуация, как мне кажется, созданная Николаем, после смерти Александра...

Он перебил:

— Так вот, могу сказать вам совершенно точно: при вскрытии гробницы Александра Первого в Петропавловской крепости останков там не обнаружили. Свидетельствую...

Вечером пришел профессор Рижского университета, физик, доктор наук Август Янович Хансберг.

От меня, как от духовника, хотел успокоения, утверждения в себе...

Почему ко мне? Я менее всего готов к роли духовника.

Долго говорили. Он, современный бог-физик, спрашивал о субстанциях, отвергаемых наукой, о непонятном и странном, о совпадении цифр и чисел в истории, о творческом наитии и прозрении...

...Машинистка, возвращая Томасу Манну перепечатанную рукопись «История Иакова», сказала: «Ну вот, хоть теперь знаешь, как все это было...»

...«Война и мир» единственный подлинник войны, свершившейся в 1812 году, свидетелем которой не был Толстой...

...У меня иногда бывает такое ощущение: все эти Тили, Гамлеты, Безуховы, Онегины вполне реально населяли какой-то другой, существовавший и существующий мир. Они знали и знают друг о друге и даже были знакомы, если жили в одну эпоху. Или там время течет по другим законам?..

— ...Да, да!.. Мир этот существует помимо нашего мира. И там происходят неведомые нам процессы, куда значительнее и интереснее, чем, скажем, обстреливание атомного ядра электронами...