Читаем Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими. Часть вторая полностью

ЗВЯГИНЦЕВ. Наверное, не слишком сложной была задачка. Что-то про зайчиков, морковку… Короче, правильный ответ был «две морковки». Я им и сказал: «Две морковки». Вот и все, меня приняли. А если бы не эти морковки, пошел бы в школу на год позже, все наверняка сложилось по-другому.


ГОРАЛИК. Получалось, что переезд – это переход вообще в другой мир?


ЗВЯГИНЦЕВ. Переход в другой мир. И сначала было, насколько я помню, достаточно тяжело. Школа была совершенно обычная; ни плохая, ни хорошая. И первые несколько лет нужно было привыкать – даже не к учебе, а к людям. Потому что их слишком много и сразу…


ГОРАЛИК. Вам было в школе интересно? Ну, что-то?


ЗВЯГИНЦЕВ. Точные науки типа математики, физики – ровненько было, но я всегда был к ним равнодушен. А с естественными предметами и в младших, и в старших классах мне повезло. Я любил историю. И получилось так, что у нас была неплохая учительница истории. Я ездил на всякие олимпиады – районные, городские, даже места какие-то занимал. Потом появился в моей жизни учитель географии. Уникальный человек – Сан Саныч. Александр Александрович Казанский. Он всю жизнь проработал в школе. И много лет возил детей по всему Союзу.


ГОРАЛИК. Случались такие специальные удивительные люди.


ЗВЯГИНЦЕВ. Да, человек удивительный. Куда мы только с ним не ездили: Украина, Крым, Кавказ, Закавказье, Средняя Азия… Рюкзак, рыбные консервы, спальник, ночевки на матах в спортзалах местных школ. Чистое счастье. Самое интересное, вспоминаются не отдельные путешествия в хронологическом порядке – это такой калейдоскоп, где всегда возникает очередная интересная картинка. Например, новый 1980 год, который я встречал в поезде Сочи-Тбилиси, или перелет на ЯК-42 из Пржевальска в Алма-Ату, или огромный машинный зал Ингури-ГЭС.


ГОРАЛИК. Я боюсь, что мы пропустим что-нибудь, относящееся к более раннему возрасту. Давайте немного туда вернемся? Кружки, секции, музыкальная школа?


ЗВЯГИНЦЕВ. Родители, особенно мама, хотели, чтобы ребенок учился музыке. У меня даже был аккордеон. А мне медведь наступил куда положено. В общем, дошел до «Перепелочки», дальше не сложилось. А спорт – всегда был какой-то, чем только я не занимался. Начал с настольного тенниса, потом по нарастающей плавание, гребля на байдарке, гандбол, дзюдо, лыжи. Гребля, например, – у нас была летняя тренировочная база в Серебряном Бору, а зимняя – на Стрелке, где сейчас церетелиевский Колумб. И каждая тренировка начиналась с пробежки, несколько километров до Крымского моста и обратно. Мимо фабрики «Красный Октябрь», как же она пахла шоколадом. Самое смешное – через несколько лет, в армии, бегали каждое утро мимо хлебопекарни, как же она пахла булочками…


ГОРАЛИК. Получается, что Ваш мир потихоньку размыкался. В этой необходимости привыкать к людям были плюсы?


ЗВЯГИНЦЕВ. Для меня ранние школьные годы – какие-то совсем не важные. А потом, когда я стал нормально коммуницировать со сверстниками, начали появляться: люди, впечатления. Это класса с пятого. Появились друзья с похожими интересами. Например, неравнодушные к книжкам. Соответственно, были эти книжки дома у одного-второго-третьего, было интересно ходить в гости, что-то такое читать. Интерес к поэзии – примерно с этого времени. Понятно, что многих авторов тогда просто не существовало для читающей публики, и что представляет собой советская поэзия, тоже понятно. Но можно ведь было и поискать, если знать что. В чьих-нибудь мемуарах случайно споткнешься взглядом о незнакомую фамилию или строчку из 1910-х или 1920-х – все, наживка проглочена. У меня на полке стоят несколько сборников «День поэзии» с 1978-го по 1985-й, издавался такой ежегодник большим тиражом – так вот даже там можно было найти много интересного.

Тот же самый интерес к истории, в том числе военной. Наша школа находилась на улице Маршала Конева и долгое время боролась за право носить его имя. И с помощью ветеранов-энтузиастов у нас в актовом зале школы появился музей боевой славы 6-й гвардейской стрелковой дивизии 1-го Украинского фронта, которым в конце войны командовал Конев. Там было столько всего!

Еще я довольно долго был заядлым филателистом. Собирал марки, ездил на выставки. Вы, например, знаете, что такое спецгашение? Выходит новая марка или серия, и на Главпочтамте, который был тогда здесь, на Мясницкой, устраивается гашение марок специальным штемпелем в честь именно этой марки, так называемый «Premier Jour» – «Первый день». Или какое-то большое событие, например Олимпиада-80, тогда в разных местах города проходили гашения разными штемпелями в честь разных видов спорта. Я ездил, собирал эти гашения – до сих пор дома стоят огромные коробки с конвертами.


ГОРАЛИК. Мне марки всегда казались способом думать о том, о чем бы ты иначе не думал. География, история.


ЗВЯГИНЦЕВ. Да, марки – это немножко география, немножко история. Какие-нибудь французские колонии, запредельно далекие острова. Ты открываешь для себя мир. Поэтому…


ГОРАЛИК. Это тоже такое одинокое занятие – или вокруг него появлялись близкие люди?


Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза