Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими. Часть вторая

ЗВЯГИНЦЕВ. Были, конечно. Кстати, мне в этом отношении очень повезло, потому что еще в школе сформировался круг друзей, которые до сих пор со мной. Один 40 лет, другие чуть поменьше. У меня нет таких институтских друзей, а школьные остались. Эти друзья появились в том числе потому, что вместе собирали марки, вместе ездили с Сан Санычем по стране.

ГОРАЛИК. Когда начались первые тексты, пусть даже совсем детские?

ЗВЯГИНЦЕВ. Лет с двенадцати. Заинтересовался стихами, начал пробовать писать свои. Недавно нашел эту тетрадку. Кому-то показывать стихи стал лет в четырнадцать. Тогда (как же мне всю жизнь везет на хороших людей, которые в нужное время оказываются рядом) появился учитель литературы.

ГОРАЛИК. Расскажете?

ЗВЯГИНЦЕВ. Герман Федорович Крупин. Он вел в школе, а потом в районном доме пионеров литературную студию.

ГОРАЛИК. Когда рассказывают о любимых советских учителях литературы, рассказывают либо об учителях-диссидентах или почти-диссидентах (неподцензурная или просто непоощряемая литература в классе, опасные разговоры), либо просто о людях, которые любили и понимали литературу. Каков был ваш учитель?

ЗВЯГИНЦЕВ. Образованный, интеллигентный человек, поэт, но не диссидент. Немножко, чуть-чуть, шаг вправо, шаг влево, не более того. Кстати, не знаю, насколько это на самом деле важно. Вот учитель географии, про которого я рассказывал, был убежденным сталинистом, причем махровым. Когда мы ездили в Грузию, специально останавливались в Гори, чтобы посетить музей Сталина. Но мне от этого не было ни холодно, ни жарко. А учитель литературы был просто интеллигентным человеком. Но благодаря общению с ним я стал совершенно по-другому видеть, чувствовать стихи – и чужие, и свои. В юности у многих пишущих есть несколько имен, почти одинаковый круг подражательства, из которого очень сложно, а иногда и не хочется выходить, потому что одно просто лежит на поверхности, а другое нуждается в некой внутренней работе. Надо об этом говорить с кем-то, хорошо разбирающемся в предмете. А с ним хорошо было говорить обо всем на свете – о только что вышедшей книжке Арсения Тарковского, про «Соловьиный сад», который никому в классе, кроме меня, не нужен, про психодром на Моховой в те времена, когда он учился в МГУ…

ГОРАЛИК. Начиная с класса с восьмого обычно начинались размышления о том, куда поступать.

ЗВЯГИНЦЕВ. Рисовать я всегда любил. И, собственно, архитектура у меня началась с того, что я ходил в детскую художественную студию в нашем дворе. Это снова история про две морковки. Студией руководил – да, еще один подвижник, архитектор и народный художник в одном лице. Василий Климентьевич Шишкин. В то время пожилой человек, он воевал. Мне повезло, что студия была в соседнем доме, а некоторые ребята приезжали из других районов Москвы.

ГОРАЛИК. Что это был за двор?

ЗВЯГИНЦЕВ. Это Октябрьское поле, улица Расплетина. Старые дворы, трех-пятиэтажные дома, их построили пленные немцы в конце 1940-х. Так вот, художественная студия и ее руководитель, очень колоритный персонаж. Архитектор, которому эта общественная нагрузка была по кайфу. В эту студию я водил сестру, а потом забирал ее вечером. (Моя сестра родилась, когда мы уже переехали в Москву, Подмосковье она не застала. Самая лучшая в мире сестра.) И как-то, я тогда был в седьмом классе, мы с Василием Климентьевичем зацепились языками, в результате чего я сам стал ходить туда рисовать. Он был очень неплохим художником – графика, акварель, масло. И детей учил довольно профессионально, делая совсем небольшую скидку на то, что это дети, давал технику, учил работать красками. От него просто невероятная энергия исходила – я запомнил студию как сплошной праздник. Стоит какая-нибудь невообразимая композиция из букета цветов, чучела вороны и самовара с медалями, вокруг мы, на головах друг у друга, потому что тесно, а надо всем возвышается монументальный дядька с блестящей хрущевской головой и вещает торжественным голосом: «Дети! Если не хотите, когда вырастете, рисовать на трансформаторных будках череп и две косточки, вам следует запомнить две заповеди настоящего художника! Первая: жизнь коротка, искусство вечно! Вторая: чем шире кисть, тем выше производительность! Ты что делаешь, животное? Это акварель, ак-ва! Аква любит воды!»

Кстати, этот человек подарил мне интересную историю, которую я всю жизнь примеряю на себя. Он пришел с войны и поступил в художественное училище. И вот рисунок, натура. Студентов заводят в маленькую комнату на третьем этаже, где сидит девушка в сложном национальном костюме – орнамент, вышивка… Они смотрят на нее минут десять, потом спускаются на первый этаж в большой зал и рисуют. Если надо еще посмотреть – пожалуйста, на третий этаж и обратно, сколько угодно раз. Или развивай наблюдательность…