КУДРЯВЦЕВ. «Коммерсантъ» начался в 2006 году. С 2006-го по 2012-й я был в «Коммерсанте». Соответственно безвылазно не только жил, но и находился в Москве. Шесть лет. Я был связан с «Коммерсантом» и раньше. Я был в совете директоров, дружил с корреспондентами. Мне нравилось, что «Коммерсантъ» такой как бы гриб на пустом месте. Вообще уникальные для России этого времени практики меня ужасно занимали. Конец Советского Союза, это величайшее свершение, это самое важное время – и его совершенно не успели описать и назвать. Все важнейшее, что происходило в русской истории, было описано в литературе, кроме конца советской власти, который удостоился максимум фильма «Бригада». То есть мы ничего не знаем о том, как огромный мир развалился, стал другим и оказался практически забыт, хотя и востребован, моментально. А вне литературы фиксация этого времени была. Вот «Золотые ключи» на Минском когда проезжаешь, видишь – вот это. Вот оно. Вот они 1990-е годы моей страны, время безвкусицы, свободы, будущего и так далее.
ГОРАЛИК. Время, которое вообще не существовало в настоящем, а целиком размещалось в будущем.
КУДРЯВЦЕВ. А с другой стороны, страну населяли люди, которые хотели жить сейчас, потому что нужно успеть. И все это одновременно. Вот газета «Коммерсантъ». Это удивительная фиксация. Такие же «Золотые ключи» на Минском. Получше, конечно, но это даже неважно, то же самое. Не статьи фиксировали время, а сама газета им и была. И принадлежность, причастность к этому артефакту меня восхищала. И я с начала 2000-х имел к нему какое-то отношение. А когда это отношение оказалось прямым, мне пришлось пересмотреть ужасно много своих заочных представлений о «Коммерсанте», Москве, способах управления, которые у меня были. То есть я пошел доказывать, что я знаю, как все надо делать, но пришлось делать другое и по-другому. И эта работа не давала мне от самого себя офигевать. Я был к этому склонен, как многие другие такие, но «Коммерсантъ» все время давал по голове.
ГОРАЛИК. Расскажи про «Гражданскую лирику». Она же вышла как раз в 2012-м?
КУДРЯВЦЕВ. Да. Но она не… В ней спекулятивно только название. Все даты, все эти стихи писались с момента выхода прошлой книжки, то есть те же 10 лет. Действительно там есть такая социальная нота, но мне это было всегда свойственно, просто в предыдущих книжках я не умел это делать чисто, поэтому лирически драпировал. А здесь я ее себе разрешил. Это первое. Второе: какая-то большая часть этой социальности приходилась на неизвестные русскому читателю реалии, в том числе израильские, поэтому те книжки получалось что про другое. Просто как-то с годами формулируешь лучше, а другой ландшафт оказался для меня потерян или не важен, поэтому получилась очень русская книжка, очень про Россию, про нехватку… Книжка про дефицит.
ГОРАЛИК. Что происходит сейчас – и куда все идет дальше?
КУДРЯВЦЕВ. У меня есть две книжки, которые я придумал. Одну я не знаю, когда напишу, а вторую не напишу никогда, но они меня занимают. Вторая книжка про историю и будущее всех вещей и технологий. Это попытка наконец все мои футуристические лекции, амбиции в этой области куда-нибудь запихать и выстроить из них систему. И в ту минуту, когда она выстроится у меня в голове, я…
ГОРАЛИК. Ты потеряешь всякий интерес к этому.
КУДРЯВЦЕВ. Да, радость в писании и разъяснении в ту минуту, когда я пойму все сам, наверное, закончится, но пока она уже целый год варится. И есть книжка, которую я действительно пишу. Пишу долго, года четыре. Это фикшн. Про нее мы понимаем, например, как она будет называться. Она будет называться «Сироты». Это определение и фамилия. Я все про эту книжку понимаю, она построена так же, как «Близнецы», в ней есть два героя, которые просто в этот раз не братья. Если «Близнецы» – роман о времени и языке через эволюцию террора, то этот роман о времени и языке через эволюцию несвобод. В основе, то есть не в основе, а скажем так, за кадром лежит большая реальная история, с которой все должно соотноситься. Ну и если та книжка была про евреев, то эта книжка про русских. Так что, если Бог даст мне какую-то среду и срок средней занятости, то эту книжку я допишу, но это тоже может занять пару лет.
ГОРАЛИК. Есть еще что-нибудь, что хочется сказать?
КУДРЯВЦЕВ. Нет пока.
Николай Звягинцев
ГОРАЛИК. Расскажите, пожалуйста, про вашу семью до вас.