Читаем Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими. Часть вторая полностью

КУДРЯВЦЕВ. «Коммерсантъ» начался в 2006 году. С 2006-го по 2012-й я был в «Коммерсанте». Соответственно безвылазно не только жил, но и находился в Москве. Шесть лет. Я был связан с «Коммерсантом» и раньше. Я был в совете директоров, дружил с корреспондентами. Мне нравилось, что «Коммерсантъ» такой как бы гриб на пустом месте. Вообще уникальные для России этого времени практики меня ужасно занимали. Конец Советского Союза, это величайшее свершение, это самое важное время – и его совершенно не успели описать и назвать. Все важнейшее, что происходило в русской истории, было описано в литературе, кроме конца советской власти, который удостоился максимум фильма «Бригада». То есть мы ничего не знаем о том, как огромный мир развалился, стал другим и оказался практически забыт, хотя и востребован, моментально. А вне литературы фиксация этого времени была. Вот «Золотые ключи» на Минском когда проезжаешь, видишь – вот это. Вот оно. Вот они 1990-е годы моей страны, время безвкусицы, свободы, будущего и так далее.


ГОРАЛИК. Время, которое вообще не существовало в настоящем, а целиком размещалось в будущем.


КУДРЯВЦЕВ. А с другой стороны, страну населяли люди, которые хотели жить сейчас, потому что нужно успеть. И все это одновременно. Вот газета «Коммерсантъ». Это удивительная фиксация. Такие же «Золотые ключи» на Минском. Получше, конечно, но это даже неважно, то же самое. Не статьи фиксировали время, а сама газета им и была. И принадлежность, причастность к этому артефакту меня восхищала. И я с начала 2000-х имел к нему какое-то отношение. А когда это отношение оказалось прямым, мне пришлось пересмотреть ужасно много своих заочных представлений о «Коммерсанте», Москве, способах управления, которые у меня были. То есть я пошел доказывать, что я знаю, как все надо делать, но пришлось делать другое и по-другому. И эта работа не давала мне от самого себя офигевать. Я был к этому склонен, как многие другие такие, но «Коммерсантъ» все время давал по голове.


ГОРАЛИК. Расскажи про «Гражданскую лирику». Она же вышла как раз в 2012-м?


КУДРЯВЦЕВ. Да. Но она не… В ней спекулятивно только название. Все даты, все эти стихи писались с момента выхода прошлой книжки, то есть те же 10 лет. Действительно там есть такая социальная нота, но мне это было всегда свойственно, просто в предыдущих книжках я не умел это делать чисто, поэтому лирически драпировал. А здесь я ее себе разрешил. Это первое. Второе: какая-то большая часть этой социальности приходилась на неизвестные русскому читателю реалии, в том числе израильские, поэтому те книжки получалось что про другое. Просто как-то с годами формулируешь лучше, а другой ландшафт оказался для меня потерян или не важен, поэтому получилась очень русская книжка, очень про Россию, про нехватку… Книжка про дефицит.


ГОРАЛИК. Что происходит сейчас – и куда все идет дальше?


КУДРЯВЦЕВ. У меня есть две книжки, которые я придумал. Одну я не знаю, когда напишу, а вторую не напишу никогда, но они меня занимают. Вторая книжка про историю и будущее всех вещей и технологий. Это попытка наконец все мои футуристические лекции, амбиции в этой области куда-нибудь запихать и выстроить из них систему. И в ту минуту, когда она выстроится у меня в голове, я…


ГОРАЛИК. Ты потеряешь всякий интерес к этому.


КУДРЯВЦЕВ. Да, радость в писании и разъяснении в ту минуту, когда я пойму все сам, наверное, закончится, но пока она уже целый год варится. И есть книжка, которую я действительно пишу. Пишу долго, года четыре. Это фикшн. Про нее мы понимаем, например, как она будет называться. Она будет называться «Сироты». Это определение и фамилия. Я все про эту книжку понимаю, она построена так же, как «Близнецы», в ней есть два героя, которые просто в этот раз не братья. Если «Близнецы» – роман о времени и языке через эволюцию террора, то этот роман о времени и языке через эволюцию несвобод. В основе, то есть не в основе, а скажем так, за кадром лежит большая реальная история, с которой все должно соотноситься. Ну и если та книжка была про евреев, то эта книжка про русских. Так что, если Бог даст мне какую-то среду и срок средней занятости, то эту книжку я допишу, но это тоже может занять пару лет.


ГОРАЛИК. Есть еще что-нибудь, что хочется сказать?


КУДРЯВЦЕВ. Нет пока.

2014

Николай Звягинцев

Звягинцев Николай Николаевич (р. 1967, Подмосковье) – поэт. Окончил Московский архитектурный институт. Работал реставратором, архитектором, специалистом по городскому планированию и охране памятников. Занимается графическим дизайном в сфере рекламы. Стипендиат Фонда памяти Иосифа Бродского, лауреат премии «Московский счет» (2013).

ГОРАЛИК. Расскажите, пожалуйста, про вашу семью до вас.


Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза