Естественно, семью надо было как-то содержать. Я пошел работать. Пошел я работать в театр кукол. Меня туда приняли монтировщиком. Там была прекрасная творческая атмосфера, замечательный коллектив и художников, и режиссеров, и кукловодов. Первый спектакль, который мы монтировали, был потрясающим. Приехал режиссер из Омска Борис Саламчев, он поставил «Снежную королеву». Технически спектакль был навороченный до ужаса, то есть там были все разновидности кукол, которые только можно представить. По-моему, только арбалесок и прыгающих кукол не было, а так были все. Были ростовые куклы, они изображали тех самых троллей, которые разбили зеркало. Но по характеру это были не сказочные черти, а какие-то хтонические существа, которые почему-то и рассказывали всю эту историю… Они руководили и Каем и Гердой и прочими, и марионетками, и тростевыми куклами, и были там мимирующие куклы, и такие сложные декорации, что спектакль надо было монтировать дня три. Концепция, короче… Сложный звукоряд: и Бах с Букстехуде, и, по-моему, Пярт, и всякие спецэффекты звуковые. Раздавались гром и молния, начинал звучать орган, куклы эти ростовые начинали двигаться, оживать и излагать историю про Кая и Герду… Словом, Питеру Бруку с Гротовским там делать нечего было. А на премьеру привели пятилетних детей, написано же – «Снежная королева», сказка!.. Куклы ожили, гром загремел, свет возблистал, раздался крик – ребенок в зале описался… Ну, спектакль потом шел какое-то время… Говорю же, творческая была атмосфера. Я, помню, написал даже пьесу для театра кукол – инсценировал «Крошку Цахеса» Гофмана, не знаю, где эта пьеса теперь…
Все-таки пришлось оттуда уволиться, потому что это уже был
1989 год, и в феврале родилась у нас дочь. Конечно, жене надо поставить памятник, потому что – трое детей… Дочь родилась тяжело, семимесячной, через кесарево, кило семьсот. В том самом шестом роддоме, в котором родился и я, его потом закрыли из-за ветхости.
Тоже хорошее было время. Пеленки, детские смеси… Поиски эти: в таком-то магазине выкинули «Пилти». Вот бежишь набираешь этого, сколько руки унесут. Время-то было талонное. Без талонов в Красноярске можно было купить только вьетнамский чай зеленый, а еще был замечательный кофе, тоже зеленый. В зернах, но зеленый. Надо было обжаривать самостоятельно. Благодаря этому кофе я, например, избежал увлечения Кашпировским, которого тогда активно показывали по телевизору. Мы решили один раз его посмотреть, сели, расслабились, а я поставил кофе жарить. Чувствую, гарью пахнет. Кофе сгорел! Денег нет, кофе последний – такая злоба на этого Кашпировского взяла, так с тех пор больше и не смотрели. Хорошее, веселое время. Читали все подряд журналы – из небытия возвращались неподцензурные писатели и поэты… Джинсы варили в отбеливателе… А стихи продолжали писаться, писаться и писаться. И потом, жена всегда ценила, читала то, что я пишу. Она все понимала, конечно. Но из театра кукол пришлось уйти. Потом какое-то короткое время я работал рабочим по зданию в Доме актера. Там, помню, была замечательная библиотека.
И вот с 1989 года теща и тесть, вышедшие на пенсию и уже три года жившие в Минусинске, они переехали из Норильска в Минусинск, сказали: «Что вы там болтаетесь, давайте перебирайтесь сюда. Здесь осядете, здесь можно найти и работу и жилье». И мы туда перебрались. И 23 года мы там прожили… Переехали мы в Минусинск в конце 1989-го – начале
1990 года. И начался новый, тоже замечательный, отрезок жизни, который, слава Богу, вот сейчас заканчивается. Я надеюсь, что уже закончился.