АХМЕТЬЕВ. Нет, больше меня не трогали. То ли они решили, что достаточно меня напугали… Но я, собственно, и не собирался быть этим самым, я все-таки думал, что мое – это вторая культура, определительность была в эту сторону. Но я был надежный сочувствующий. И мог помочь, перепечатать какую-то статью. И на эти процессы ходил и так далее. Но сама эта активность меня совершенно… Интересовала, но не привлекала. Я видел этих людей, они все к нам в булочную ходили. Не все, но многие. Очень славные люди. Среди них был Владимир Львович Гершуни, исторический человек такой. Он был прекрасный человек, я его знал в те годы, и потом после освобождения его мы тоже встречались. Он был палиндромист, один из крупнейших палиндромистов, и вообще собирал всякие шутки и каламбуры, в том числе за мной записывал кое-что. Вот, Юру, значит, посадили, а у меня так и совпало, что я подружился с Севой, а Юру посадили. Одна часть жизни отошла, а другая пришла. И можно сказать, началась профессиональная литературная жизнь, потому что уровень общения с Севой был, конечно, совсем другой, ничего подобного я не имел до того. То есть я общался с Ваней Овчинниковым, чуть-чуть с Харитоновым, с Мишей Файнерманом мы были на равной ноге как бы, Ваню я немножко считал своим учителем, потому что я не все понимал, как у него там все устроено. А с Мишей я все понимал. И с Севой тоже. Сева – это, конечно… Вот так мы общались с Севой. А с другой стороны, я ходил к Славе Куприянову. Там как-то тоже было интересно. Или даже бывало так, пойду к Славе, там посижу в библиотеке, а потом с Преображенки еду в Сокольники к Севе и там у них еще посижу, потом только после этого тащусь домой. И там небольшая молодая компания у нас сложилась. Отчасти вокруг Славы, а отчасти просто вокруг меня и Миши. Это Дмитриев, Новиков, Андрианова и Колымагин. И мы соорудили этот сборник «Список действующих лиц». Это было тоже счастье такое маленькое.
ГОРАЛИК. Это был 1981–1982 год?
АХМЕТЬЕВ. Это 1981-й, в 1982-м он вышел. И мы пригласили Севу.
ГОРАЛИК. Сколько вы сделали экземпляров, как это технически делалось?
АХМЕТЬЕВ. Экземпляров? Делалось очень просто. Вернее так: были инициаторы и моторы. Этого дела моторами были Миша Новиков и Марина Андрианова. И Марина, собственно, печатала на Мишиной [Ф.] машинке, по-моему, а может, на своей. А Миша [Н.] был как бы редактор, потому что, например, первый вариант моей подборки он отверг, ему не все там понравилось, и я послушался, ладно, хорошо, у меня есть там в запасе разные другие штуки. И я сделал другую подборку. В общем, мы все это соорудили, экземпляров там было в пределах десяти, мне кажется. Может быть, штук восемь. Дальше Марина забегала. Один экземпляр, конечно, Севе, себе какие-то взяли, и один экземпляр даже куда-то в Америку, что ли, уехал. И Славе Лёну какой-то экземпляр попался. Он как раз составлял генеалогическую схему русской поэзии и тут же нас туда вписал в виде красного прямоугольника. Там цвет и форма имели значение. Видели эту штуку? Она тогда уже существовала. И мы там оказались на красной линии как бы, в красной струе.
И Севе это понравилось, мы позвали Севу, и вот у нас была такая вот… 33 богатыря и с ними дядька Черномор. Мы встретились у Миши, авторы и Сева. Ужасное было счастье какое-то. Немножко читали там что-то. Я как раз написал длинную телегу, поэму, можно сказать.
НЕШУМОВА. У какого Миши?
АХМЕТЬЕВ. У Файнермана. Это все Файнерман в те годы. У него была явочная квартира на Преображенке. К нему тоже после ЛИТО можно было зайти и там посидеть попить чаю. И вот, значит, вышел «Список действующих лиц», там были какие-то разные последствия. Одно из последствий было, что Марина вышла замуж за Мишу, и они там прожили после этого года три вместе. Другое последствие, что с этими стихами мы поперлись в «Юность» к Ковальджи. Инициатором я уж не помню кто был. А, там была такая Ромашка, Лена Романова, она сейчас известный куратор, а тогда была литературный критик как бы. И с кем-то из нас она общалась, с Новиковым, возможно. И вот она как раз это и организовала, наш такой визит туда.
ГОРАЛИК. Она помладше была?