Читаем Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими. Часть вторая полностью

АХМЕТЬЕВ. Во-первых, за компанию. Во-вторых, я думал, что мне гуманитарное образование не помешает. Я хоть и любил книжки читать, но знал, что у меня есть дыры в образовании, которые, может быть, можно таким образом ликвидировать. Кроме того, там такая фигня была. Я собирался переквалифицироваться, несколько лет я работал в булочной, потом три года пожарником работал, и мне эта суточная работа уже надоела. Я хотел в библиотеку пойти, но меня и в библиотеку тоже не брали, потому что… И вот я думал, что мне диплом гуманитарный поможет либо в библиотеку устроиться, либо что-нибудь такое. Потому что уже здоровья не хватало на ночные смены, на все, стал уставать. Но меня не приняли. Благополучно мне каждый раз присылали, что «ваши стихи не одобрены приемной комиссией». Причем я с разных концов к ним заходил. Первая подборка: изо всех сил я старался, побольше чтобы рифм там было. Нет. Вторая просто. Опять нет. А третья подборка была просто избранным на тот момент. И Сева, которому я показал, сказал: «Ну, если с этой подборкой они тебя не берут, то, значит, это уже их проблемы, не твои». И то же самое мне говорила Садур Нина Николаевна: «Куда ты лезешь? Тебе там надо уже преподавать, а ты это самое». Ну и благополучно я получил в 1985 году третий отказ, и все, больше уже я туда и не лез. А друзья мои так благополучно и отучились. У всех своя траектория. Про Мишу Новикова вы, наверное, знаете. Интересный очень был человек, очень яркий во всех областях. На некоторое время, по-моему, он отошел от литературы, где-то там скитался, кажется, в Америке, вернулся потом. У него какая-то своя компания была потом тут. Колымагин закончил свою критику, и диплом у него был смешной (в смысле необычный). Диплом он написал про нас: «Поэзия Ахметьева, Дмитриева и Файнермана». Ему удалось. Но это уже перестройка, он защищался где-то уже в 1990-м. Сидоров ему разрешил такой диплом защитить. Андрюша Дмитриев тоже благополучно закончил. Но ощущение такое, что он пролетел, его поэтика была невоспринимаема. С одной стороны, он писал достаточно хорошо, чтобы его не прогоняли, и он всегда все делал образцово, все экзамены сдавал, все курсовые писал. Но как будто его не было, вот он прошел насквозь. Под конец ему сказали, что… Опять какие-то планы возникли перестроечные, что вот сейчас будем книжки издавать, пообещали ему книжку, не издали. И больше он не писал почти что, как-то перестал писать. Но то, что он успел тогда написать, это очень были хорошие вещи. Вы их, конечно, знаете. «Мой муж работает на фабрике „Дукат“, / он делает для родины отраву, / за что ему со всех сторон почет и слава, / а он всем этим пользуется, гад». Или там: «Есть у вас больные люди? / Есть у нас больные люди. / Что вы будете им делать? / Мы им будем удалять». Короче, там много было. Изумительное чувство языка, абсолютно московское. «Там вдоль реки не торопясь / я шел прохожих сторонясь / и ощущал себя при том / чужим Кремлю, его врагом. / Но угол с башней обогнув, / переведя на горке дух, / открыл я дверь своим ключом / и в Кремль вошел я как в свой дом. / В каморке с клетчатым окном / жую сухарик с кипятком, / разглядывая в тишине портрет актриски на стене». Да, Андрюша очень большой молодец, но он стал издателем. Мы с ним книжки теперь делаем. Соковнина, Виноградова, Оболдуева, Сатуновского.


ГОРАЛИК. Что происходило у вас под самую перестройку?


АХМЕТЬЕВ. Сейчас скажу. С 1981-го по 1984-й я работал в Кусково пожарником, потом я ушел оттуда, и у меня началась полоса библиотечных работ. Я устроился в библиотеку и стал ходить каждый день на работу.


ГОРАЛИК. В какую?


АХМЕТЬЕВ. Библиотека была при… Контора называлась… «Кидаю снег я нынче, / контору зовут ВАСХНИЛ./ У них три тепловоза, / и то они не их./ В трескучие морозы / разъезд бывает тих; / на глупых, на ученых / везут товарный груз, / кидая снег, о чем-то / задумаешься вдруг./ О двигателе вечном, / о суете земной / и о любви, конечно, / к язычнице одной. / И снова на ученых / везут товарный груз, / ленивые вагоны / везут щебенку, грунт». Это Маковский. Наш гениальный новосибирский друг писал так. Это просто аббревиатура. А я работал в ДК «Энергетик». ДК «Энергетик» при Мосэнерго, это улица Осипенко. Это была такая ведомственная библиотека для сотрудников. Художественной литературы. Ну, не только художественной, в общем, обычная библиотека. И я по блату, меня какие-то знакомые туда направили. До этого я ходил в несколько мест, и что-то меня не брали нигде, а тут меня взяли по знакомству. И я там год с лишним проработал. И был первый и последний раз в жизни начальником. Я был и. о. зав. отделом обслуживания этой самой библиотеки. У меня была одна подчиненная – девочка, которую я позвал из ЛИТО Куприянова. Она там некоторое время проработала. То есть нет, она больше гораздо. Меня оттуда быстро выжили, а она осталась там еще работать.


ГОРАЛИК. Почему вас быстро выжили и как именно?


Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза