Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими. Часть вторая

АХМЕТЬЕВ. Как говорится, слишком хорош для этого мира. Эта самая должность и. о. просто понадобилась кому-то еще, начались какие-то интриги, а я подумал «на фиг мне это нужно» и тихонечко ушел оттуда. А меня уже полюбили читатели, говорили: «Что вы уходите? У нас никогда такого библиотекаря не было». А мне это тоже страшно нравилось. Работать с людьми оказалось так приятно. И каждая встреча с читателем – это мини-пьеса такая, и вот нужно было сымпровизировать что-нибудь, чтобы он ушел с книжкой или просто чтобы было всем интересно. Я придумал заповеди читателя, повесил их на стенке. Сейчас я их не помню, но они у меня где-то лежат. Там смешно, последняя заповедь была такая… какая-то обобщенная, типа как относиться к этим заповедям, а последний пункт был такой: не расстраивайтесь их нарушая. А потом я ушел. И куда же я попал-то? А, я пошел опять как перекати-поле по Москве, и занесло меня в Ленинскую библиотеку. В Библиотеку Ленина брали всех, потому что там всегда были нужны люди. Это каторга вообще. То есть человека с улицы могли взять на… Группа «рейс» это называется. Это возврат книг, который нужно было рассортировать и распределить. Тяжелый физический труд. Я там проработал несколько месяцев в этой группе «рейс» и уже чувствовал, что да, мои годы не те, нужно быть моложе. Мне уже за 30 было. Но потом перевелся на ярус. Пошел на ярус, на тринадцатый, кажется. И просто уже там работал. Там где-то год я проработал.

ГОРАЛИК. Что значит «на тринадцатый ярус»?

АХМЕТЬЕВ. На хранение. Группа «рейс» обслуживает весь круговорот книг, которые там читаются, а ярус – это значит, ты привязан к определенным фондам, которые находятся на этом ярусе. Смена делится на две части неравных. Первая часть – подбор книг. Приходят требования каждые полчаса, и ты по этим требованиям бегаешь и собираешь книги, потом соответствующим образом их регистрируешь и отправляешь, а потом расстановка возврата.

ГОРАЛИК. А что находилось на тринадцатом ярусе?

АХМЕТЬЕВ. Находились там три прекрасные дамы: Марья, Елена и Софья. Их так называли. Просто индексы М, Е и С. Начну с Е. Елена – это была первая половина XIX века, это пушкинская эпоха. Марья – это была вторая половина XIX века и серебряный век. С – в основном был советский, ранние советские десятилетия. Но те же самые книги тех же самых эпох могли на других ярусах быть. Там своя система, она как-то исторически еще складывалась. И там же был еще фонд авторефератов диссертаций.

ГОРАЛИК. То есть вам там было вообще не скучно?

АХМЕТЬЕВ. Не скучно, но это вообще довольно тяжелая работа. И отношения были своеобразные. Когда я только пришел, мужики, которые там работают: «Иван Алексеевич, наша работа – бери больше, бросай дальше». А я все время в книжки заглядывал. С одной стороны, заглядывал, с другой стороны, как-то проявлял свою эрудицию. И начальница, которая меня не любила, как-то так сказала: «Иван Алексеевич, а откуда вы так много знаете?» С таким подозрением. И чтение там не приветствовалось. Иногда после смены я сяду в каком-нибудь дальнем углу и Вагинова переписываю в блокнот, а этого делать было нельзя на самом деле. Там я пробыл год с лишним и там я познакомился с Сашей Макаровым-Кротковым. Он был просто Макаров тогда. Нас познакомили мои стихи, можете себе представить? Вот это мое единственное стихотворение про близнецов он прочитал и узнал мою фамилию и однажды ко мне подошел и говорит: «Извините, вы случайно не тот Иван Ахметьев, который про близнецов написал стихи?» Я говорю: «Да, это я». И так мы с ним познакомились и стали ходить курить вместе, я ему стал рассказывать все про стихи, что я знал. То, что я Саше рассказывал, это из второй культуры, а с начальницей подозрительно много знаний обнаруживалось про каких-нибудь Бердяевых, что тоже не нравилось. Про Ленинку тоже много можно рассказывать. Про быт этих книг, людей, он по-своему замечателен и интересен. Но потом у меня произошла травма. Я пошел играть в футбол после долгого перерыва, и у меня лопнуло ахиллово сухожилие.

ГОРАЛИК. Это год у нас получается?

АХМЕТЬЕВ. 1986-й. Это уже канун перестройки. И у меня лопается это ахиллово сухожилие. И меня замуровывают в гипс, и я несколько месяцев живу с этим гипсом на ноге, пока оно обратно не срослось. А мне все время капают деньги, я считаюсь на бюллетене. И потом сняли с меня гипс, я вернулся, числился я в этой Ленинке, на меня смотрели как на мошенника. Ограбил родную инстанцию. Я немножко еще там поработал и ушел оттуда. А чего я ушел? Да просто надоело. Начальники надоели, еще кто-то надоел. И пошел я опять сторожем устроился на стройку.

ГОРАЛИК. Я хочу не упустить ничего из этого библиотечного периода, если можно. Что тогда с жизнью происходило?