Частный сыск

— Мы ведь с ней так и познакомились, на улице, представляешь… Она на меня мороженое уронила, — засмеялся Чернов, и на лице его появилось мечтательное выражение. — Я шел, представляешь, в новом костюме с иголочки, на свидание шел, а она меня… мороженым… И так растерялась, испугалась… извиняться стала. Я говорю: «Ничего, ничего, девушка!» А она покраснела, сразу видно, неудобно ей передо мной. Пойдемте, говорит, я тут рядом живу, замоем пятно. Я и пошел…

— Вы занялись любовью? — понимающе кивнул Кунце.

— Ты что! — испуганно воскликнул Чернов и даже голову в плечи втянул, будто боялся, что кто-то может услыхать это чудовищное предположение. — Мы с ней поцеловались первый раз за три дня перед свадьбой!.. У нас это не принято, как у вас… ну это…

— Заниматься любовью? — удивился немец. — Почему?

— Почему-почему, по кочану! Не принято до свадьбы, и все тут. Распутство это.

— Значит, ты первый раз занимался любовью после свадьбы? — в свою очередь поразился Хайнц. — И У тебя не было девушки?

— Почему, была! Но у нас с ней все происходило… как это… платонически!

— Платонически — это мастурбация?

— Дурак ты немецкий, — улыбнулся Чернов невольно. Теперь ему было неловко, да что там — очень стыдно. Чего, спрашивается, на парня налетел?

— Странные вы, русские, — пожал плечами Кунце. — А ты жене когда-нибудь изменял?

— Никогда!

— И ты никогда не спал с другой женщиной?

— А зачем, если у меня жена есть. Собеседники поглядели друг на друга, не понимая и думая каждый о своем.

— Значит, ты ее любил? — спросил Кунце.

— Почему — любил? Я и теперь ее люблю. Правда, у нас теперь изменились отношения… все по-другому стало. Знаешь, когда люди почти двадцать лет вместе, чувства притупляются, что ли… Но я ее люблю по-прежнему. Не знаю, что бы я делал, если бы она умерла… У нее роды были тяжелые. Врачи сказали: все, готовьтесь к худшему… Помню, сидел я ночью в приемном покое больницы и вдруг подумал: если она умрет, я тоже умру. Потому что незачем мне одному жить на этом свете без нее и без ребенка. Очень я хотел ребенка…

— Сына?

— Почему? — удивился Чернов. — Дочку! Все сыновей ждут, а я ждал дочку. Уже и имя ей придумал: Оленька, в память о бабушке, матери моей… А потом пришел врач и сказал: «У вас сын родился». А я говорю: «А жена?… Что с женой?» А он мне: «Мужайтесь». У меня ноги так и подкосились. Потом оказалось, он хотел сказать, что у нее больше никогда детей не будет. Что Антошка — первый и единственный теперь. Но мне уже это было не важно. Главное — Катюша осталась со мной, и у меня был сын!.. Ух, тебе этого не понять, что значит радость, когда у тебя родился ребенок!.. Женись, Хайнц, и заводи детей. Без жены и без детей — разве это жизнь?… Я ведь даже сюда шел, а меня жена провожала. Не один шел, понимаешь, а с близким человеком. Знаешь, как это помогает в трудную минуту!.. — Он осекся и опустил глаза, стараясь не выказать перед сокамерником внезапного волнения.

— Хороший ты человек, Гриша, — сказал Кунце после недолгого молчания. — Жалко мне тебя. Надо выбирать, что лучше. Мой тебе совет: спасай семью. Тебе тяжело сейчас, но жизнь не закончилась. Ты должен прежде всего о семье думать, а потом уже о себе. Если у тебя такая жена и сын, терпи ради них!..

— Ты думаешь?

— Я знаю!..

Чернов сцепил в замок руки и отвернулся. По лицу его катились слезы.

ПО ТУ СТОРОНУ БАРЬЕРА

— Уважаемые пассажиры! Просьба пристегнуть ремни и приготовиться к посадке, — объявила стюардесса приятным голосом и одарила всех дежурной ласковой улыбкой.

— О Господи!.. — простонал Граф и принялся суетливо возиться с застежкой ремня безопасности.

— Не волнуйся, Эдуард Владимирович, все будет хорошо, — успокоила Наташа. — Самолеты — самый надежный вид транспорта. Исключая собственные ноги, разумеется.

Граф поглядел на нее затравленным взором.

— Ты, Наташенька, не обращай на меня внимания. Это уже старческое. Всю жизнь на самолетах летаю, а поди ж ты — страшно!.. Как подумаю, что под нами десять километров пустоты, дыхание перехватывает. Я вот слыхал, артист Крючков тоже авиации боялся…

— Это тот, который «первым делом самолеты, ну а девушки — потом»? — уточнила Наташа.

— Он самый.

— Вот видишь, с каким человеком ты в одном ряду оказался!.. Терпи, Эдуард Владимирович, скоро окажемся на твердой земле…

— Дай-то Бог! проскулил Граф и вцепился руками в подлокотники так, что от напряжения побелели ногти.

Самолет тряхнуло, и машина тяжело накренилась на левый борт.

Сквозь иллюминатор Наташа увидела, как из облаков навстречу вдруг вынырнула плоская, выгнутая навстречу земля, казавшаяся игрушечной с ее тонкими серыми ниточками автострад, крохотными домиками и голубыми зеркалами озер. На зеленых лугах паслись коровы, размером не больше таракана. Вдалеке блестело, сливаясь с вылинявшими небесами, море. Через считанные мгновения самолет должен был совершить посадку.

Полтора часа назад шасси авиалайнера оттолкнулись от бетонированной взлетной полосы московского аэропорта Внуково. А накануне они с Графом стояли на московской земле, обсуждая неожиданно возникшие проблемы.