Частный сыск

Наконец счастливый момент наступил. Правда, поначалу Чернов этого даже не понял.

— Хочешь? — Озираясь на дверь, Фоменко разжал кулак.

К его морщинистой ладони прилип маленький кусочек бумажки.

— А что это? — Григорий сразу перешел на шепот.

— А ты не знаешь?

— Нет…

— Это «промокашка».

— «Промокашка»?…

— Ну торчок. Бери, в первый раз бесплатно.

Старик объяснил, что надо делать с «промокашкой». Ничего сложного, нужно только положить ее на язык и запить водой. Чернов так и сделал.

— И что теперь?

— Не торопись, — улыбнулся беззубым ртом старик. — Всему свое время.

Время шло, но ничего странного Чернов за собой не замечал.

«Наверное, мой организм не расположен к наркотикам», — подумал он.

— Не действует твоя «промокашка». — Он с укором посмотрел на Фоменко, затем поднялся с нар, сладко потянулся, хрустнув косточками, и… вышел из камеры через стену.

На улице стояла солнечная летняя погода, щебетали птахи, пахло жасмином и сиренью.

Григорий пересек трамвайные пути и не спеша двинулся по тенистому скверу. Многочисленные деревянные скамейки были оккупированы дедами-шахматистами. Чернов остановился около одной из таких парочек, долго наблюдал за их игрой, затем предложил сыграть на «победки». Деды с радостью согласились.

Чернов выиграл шестнадцать партий подряд и лишь после этого рассеянно вспомнил: «Я же не умею…»

— …Чернов, на выход!

Было уже утро. Григорий с величайшим трудом разлепил глаза, приподнялся на локте, отрыгнул.

Фоменко смотрел на него с живым интересом.

— Что это было?… — Чернов ощущал во рту неприятный металлический привкус.

— «Промокашка», — невинно пожал плечами старик.

— Еще хочешь? — Это был первый вопрос, услышанный Черновым по возвращении из зала суда.

— А есть?

— Найдется.

— Давай…

— Что, понравилось?

— Не понял еще пока…

— Да, в этом деле поднатореть надо, — согласился с ним Фоменко. — Главное — втянуться. Но предупреждаю сразу, соколик, в следующий раз… — И он потер друг о друга пальцы правой руки. Этот жест знает каждый ребенок — «мани-мани».

— У меня нет… — потупился Григорий.

— Найдешь, — своеобразно обнадежил его старик. — Захочешь — найдешь…

В ту ночь Чернов побывал в Америке. Только не в той, в которой он соревновался в восемьдесят пятом на кубок президента Франклина, а в какой-то другой, параллельной, незнакомой. Все американцы почему-то говорили по-русски и гнали самогон («Эмигранты», — подумал Григорий). А еще оказалось, что в Америке уже давно построили коммунизм и правит в ней, что естественно, коммунистическая партия. («Вот, оказывается, что в мире делается, — удивлялся Чернов. — Сидишь тут в тюрьме, ничего не ведаешь…») До самого утра он вкалывал на субботнике, очищая лужайку Белого дома от опавших кленовых листьев…

— …Чернов, на выход!

— Бр-р-р! — Григорий встряхнул головой, но взгляд никак не фокусировался.

— На, похмелись, — понимающе сгущая брови на переносице, старик Фоменко протянул ему кружку холодной воды.

«Так и в самом деле можно втянуться…» — с тревогой размышлял Чернов, трясясь в промороженном «воронке». От этой тряски его мозги готовы были вот-вот потечь через уши.

Нина Ивановна Самулейкина привела его в чувство, в очередной раз выставив выродком и сукиным сыном, так что в камеру он вернулся бодренькими посвежевшим.

Но на этот раз Фоменко ему «промокашку» не предложил.

— Кончилась, — виновато улыбнулся он.

— Врешь… — сурово посмотрел на него Григорий.

— Вот те… — старик перекрестился.

— А когда?

— Завтра, обещаю. А что, деньжатами обзавелся?

И все-таки наступившей ночью Чернов разговорил старика, и тот как-то легко выложил ему все свои секреты. Даже слишком легко, но Григория это «слишком» не смутило.

— Так ты уборщиком вкалываешь?

— Ну да… — подложив под подбородок подушку, самодовольно ухмылялся Фоменко. При этом его согнутые в коленях тоненькие ножки беззаботно болтались в воздухе. — Ты в суд, а я на праведный труд.

— И как же тебя?… Выпускают, что ли?…

— Да, в каком-то смысле я чувствую себя свободным человеком, — с гордостью выдохнул старик. — Я выхожу во двор, убираюсь там. Смешно сказать: уборка. Пару раз метелкой взмахну, и все дела. У меня даже и комнатка своя имеется. Маленькая такая каморочка, три на два, но своя!.. Веришь?

— Верю-верю, — закивал Григорий. — А они не боятся, что ты сигануть вздумаешь?

— Куда сигануть?

— Ну это… Я уж не знаю… Ну ты же во дворе ошиваешься, а это уже полдела.

— Некуда мне тю-тю… — погрустнел Фоменко. — Да и здесь неплохо живется, грех жаловаться. А ведь тебе, наверное, интересно, откуда у меня «промокашки»?

— Это не мое собачье дело… — пробубнил Чернов, а у самого сердце сжалось в предвкушении. Вот оно!

— Очком чую, что ты парень надежный, — хитро прищурился дедок. — С тобой и тайной поделиться можно…

— Лучше не надо, — предупредил его Григорий.

— Что, выдашь? Выдашь, да?

— Выдать не выдам, но… — Чернов неопределенно пожал плечами. — Мало ли… А всех собак потом на меня…

— Я воробей стреляный, меня на мякине не проведешь, — Фоменко поманил сокамерника корявым пальцем. — Сядь рядом со мной… Вот так… Если бы ты хотел на меня стукнуть, то давно бы стукнул.