Часы. Пальцы чешутся. К чему бы? Вечеринка на хэллоуин

Выйдя из калитки, я едва не столкнулся с миссис Макнотон, которая брела куда-то, пошатываясь под тяжестью огромной хозяйственной сумки.

— Разрешите, — сказал я, пытаясь отобрать у нее сумку. Это оказалось не так-то легко сделать. Миссис Макнотон вцепилась в нее мертвой хваткой, и только внимательно меня разглядев, уступила.

— Вы молодой человек из полиции, — сказала она. — Я вас сразу узнала.

Я проводил миссис Макнотон до ее дома. Она, все еще пошатываясь, шла рядом. Сумка оказалась настолько тяжелой, что я невольно принялся гадать, чем она может быть набита. Картошкой?

— Не звоните, — сказала миссис Макнотон. — Дверь не заперта.

Похоже, на Уилбрэхем Крэсент это было в порядке вещей.

— Ну, и как продвигаются ваши дела? — спросила миссис Макнотон. — Похоже, брак был неравным.

Я немного смутился.

— Какой еще брак?.. Я уезжал. Меня здесь не было…

— Понимаю. Наверное, за кем-то следили… Я говорила о миссис Райвел. Я ходила на дознание. Такая вульгарная женщина! По-моему, она не слишком расстроена смертью мужа.

— Она не видела его пятнадцать лет, — объяснил я.

— Мы с Агнусом женаты уже двадцать, — миссис Макнотон вздохнула. — Много… Теперь, когда Ангус оставил университет, он все время проводит в саду… А мне совершенно нечем себя занять…

В этот момент из-за угла дома появился мистер Макнотон с лопатой в руках.

— A-а, ты вернулась, дорогая! Позволь, я помогу.

— Поставьте в кухне, — быстро шепнула мне миссис Макнотон, пребольно ткнув локтем в бок. — Не беспокойся, дорогой, там только пачка корнфлекса[92], яйца и дыня, — улыбнулась она мужу.

Я поставил сумку на кухонный стол. Что-то звякнуло. Корнфлекс! Как бы не так! Я позволил своим шпионским инстинктам взять верх. Приподняв «камуфляж» из пакета с листовым желатином, я обнаружил три бутылки виски.

Теперь ясно было, почему миссис Макнотон бывает такой оживленной и временами нетвердо стоит на ногах. И почему профессору Макнотону пришлось оставить кафедру…

Положительно, это было утро встреч. Едва повернув к Олбани, я увидел мистера Блэнда. Он прекрасно выглядел и сразу меня узнал.

— Как дела? Как продвигается расследование? Наконец-то вам удалось установить личность убитого! Скверно он обошелся с женой, а? Между прочим, вы, кажется, не из местных?

Я уклончиво ответил, что приехал из Лондона.

— Значит, и Скотленд-Ярд заинтересовался?

Я снова пробормотал что-то невнятное.

— Понятно! — воскликнул мистер Блэнд. — Профессиональная тайна. Кстати, я заметил, что вас не было на слушании.

Пришлось объяснять, что я уезжал.

— И я тоже, дружище! И я тоже! — он плутовски мне подмигнул.

— Веселый Париж? — спросил я, в свою очередь подмигивая.

— Хотелось бы! Но нет. Съездил на денек в Булонь[93].

Он ткнул меня локтем в бок (совсем как миссис Макнотон!).

— Жену, конечно, не взял. Мне составила компанию хорошенькая блондиночка. Ох и штучка!

— Деловая поездка? — сказал я, и мы оба расхохотались, как это подобает бывалым мужчинам.

Блэнд двинулся к дому шестьдесят один, и я продолжил свой путь. Я был очень собой недоволен. Пуаро прав: надо было выудить у соседей побольше. Не может такого быть, чтобы никто ничего не видел! Может быть, Хардкасл действительно задавал не те вопросы? Можно подумать, я на его месте задавал бы другие! Поворачивая на Олбани-роуд, я мысленно составлял перечень всего, что так и осталось невыясненным.

Мистер Карри (Каслтон) одурманен наркотиком — Когда?

Затем убит — Где?

И перенесен в дом девятнадцать — Каким образом?

И кто-то наверняка должен был все это видеть — Кто? И что именно?

Я еще раз свернул налево. Теперь я шел по Уилбрэхем Крэсент, в точности как девятого сентября. Может, зайти к мисс Пэбмарш? Позвонить и сказать… А что, собственно, я мог ей сказать?

Или к мисс Уотэрхаус? Но, черт побери, а что я мог сказать ей?

Разве что миссис Хэмминг? Там можно нести что угодно. Она все равно не обратит внимания… Зато, глядишь, сама сболтнет что-нибудь любопытное. Какую-нибудь дикость, которая окажется вдруг полезной…

Я продолжал идти, мысленно отмечая номера домов. Не так ли шел по этой улице и мистер Карри, посматривая на номера и отыскивая нужный?

В этот час Уилбрэхем Крэсент имела особенно чопорный вид. Я едва не воскликнул с истинно викторианской экзальтированностью: «О, если бы камни могли говорить!» Кажется, это было излюбленное в те далекие времена изречение. Но камни не говорили. Кирпич, бетон и штукатурка молчали тоже. Уилбрэхем Крэсент безмолвствовала: старомодная, надменная, немного обшарпанная и совершенно не расположенная к откровениям. Уверен, она не одобрила бы бродяг, слоняющихся по ней без малейшего представления о том, что же они, собственно, ищут.