Часы. Пальцы чешутся. К чему бы? Вечеринка на хэллоуин

— Это не совсем полиция. Другой департамент. Я хотел только сказать, что Дик не говорит со мной о вас по вполне понятной причине. Он полагает, что вы мне небезразличны. Что ж, так оно и есть. Более того: я на вашей стороне, что бы вы ни сделали. Когда вы в тот день выскочили из дома мисс Пэбмарш, то были перепуганы до смерти. Вы не притворялись. Вы просто не могли бы все так разыграть!

— Я действительно страшно испугалась. Я была просто в ужасе.

— Вы испугались только потому, что внезапно наткнулись на труп или… было что-то еще?

— Что же там могло быть еще?

Стараясь говорить спокойно, я спросил:

— Зачем же вы взяли часы, на которых было написано «Розмари»?

— Что вы хотите сказать? Зачем мне их было брать?

— Я первый спросил.

— Да не трогала я никаких часов!

— Вы вернулись в дом под предлогом, что забыли перчатки. Но, как я заметил, вы их вообще не носите. В любом случае, день был слишком для них теплым. Так вот, вы вернулись в гостиную и взяли часы. Пожалуйста, не лгите мне! Зачем вы это сделали?

Шила молча крошила лепешку на своей тарелке.

— Хорошо… — наконец произнесла она почти шепотом. — Да, я это сделала. Я положила часы в сумку и вышла.

— Зачем?

— На них было написано «Розмари». Это мое имя.

— Вас зовут Розмари? Не Шила?

— У меня два имени: Розмари-Шила.

— И только потому, что на них было написано «Розмари», вы решились их взять?

Она чувствовала, что я ей не верю, но упрямо продолжала твердить свое:

— Говорю вам, я испугалась…

Я пристально ее рассматривал. Шила мне нравилась… очень нравилась. Я хотел, чтобы она была моей… навсегда. Я не питал на ее счет иллюзий. Шила была лгуньей и, очевидно, такой и останется. Это было ее оружие в борьбе за выживание — как можно убедительнее отрицать все и ни в чем не признаваться. Чисто ребяческая черта, но она, вероятно, никогда от нее не избавится. Я должен был принимать Шилу такой, какая она есть, и всегда быть рядом, чтобы поддержать в минуту слабости. А слабости, разумеется, есть у каждого. В том числе и у меня — пусть не такие, как у Шилы, но ведь есть же…

Мне не оставалось ничего другого, как перейти в наступление…

— Это были ваши часы, не так ли?

Шила онемела от изумления.

— Как… Как вы узнали? — наконец произнесла она.

— Выкладывайте все!

Она принялась беспорядочно и сбивчиво рассказывать, и постепенно я кое-что уяснил. Эти часы были у Шилы с самого детства. Лет до шести все звали ее Розмари, но она терпеть не могла этого имени и настояла на том, чтобы ее звали Шилой. Последнее время часы работали все хуже и хуже, и в конце концов она взяла их с собой на работу, чтобы отнести в мастерскую, расположенную неподалеку от бюро «Кавэндиш», да где-то потеряла… То ли в автобусе, то ли в кафе-молочной, куда заходила перекусить во время ленча.

— Когда это случилось? За сколько дней до убийства?

По мнению Шилы, это случилось приблизительно за неделю до убийства. Потеря часов не особенно ее огорчила: они были старые, вечно отставали, да и вообще — давно пора было купить себе новые.

— Тогда, в гостиной мисс Пэбмарш, я их сразу и не заметила, — продолжала Шила. — Во всяком случае, когда вошла, точно не заметила. Потом… потом я увидела мертвого и просто остолбенела. А вот когда дотронулась до него и распрямилась — тут-то я их и увидела… мои часы! А на руке кровь… а тут входит она, и я перепугалась, что она на него наступит… я про все забыла и… побежала. Мне хотелось только одного: поскорее оттуда убежать.

Я кивнул.

— А потом?

— Потом я начала думать. Мисс Пэбмарш сказала, что не звонила… А кто же тогда звонил? Кто подкинул туда мои часы и подстроил, чтобы я тоже там оказалась? Ну, я и сказала, что забыла перчатки… Вернулась, схватила часы и сунула в сумочку. Глупо, да?

— Глупее не придумаешь! — заверил я. — Иногда вам явно не хватает благоразумия.

— Но кто-то явно пытался меня подставить! И потом, эта открытка… Ее послал человек, который знает, что я взяла часы. И что на ней изображено? Олд Бэйли!.. Если мой отец был преступником…

— А что вы знаете о своих родителях?

— Оба погибли, когда я была еще совсем маленькой. По крайней мере, так говорит тетя. Только она никогда о них не рассказывает, а если я пристаю к ней с расспросами, начинает путаться и по-разному отвечать на один и тот же вопрос. Я всегда чувствовала, что здесь что-то неладно.

— Продолжайте.

— В общем, я думаю, мой отец был каким-нибудь преступником. Может быть, даже убийцей! Или мать преступница. Потому что, если бы они действительно умерли, тетя конечно могла бы мне о них рассказать. Значит, есть что-то такое, о чем даже узнать страшно.

— Вы себя только накручиваете! Может быть, вы просто незаконнорожденная…

— Я думала об этом. Иногда люди скрывают от детей правду. И очень глупо. Лучше бы сказали. Тем более что теперь на это уже никто не обращает внимания. Но понимаете, Колин, дело в том, что я не знаю. Не знаю, что за всем этим кроется. Почему меня назвали Розмари? В нашей семье такого имени не было. Розмари… Розмарин — это символ памяти…

— Может быть, это в хорошем смысле, — заметил я.