Чего мужчины не знают

– Вот твой кофе, – сказала Марианна, и он почувствовал около самого своего лица горячий, горьковатый, оживляющий аромат.

Он открыл глаза и сел.

– Теперь мне опять совсем хорошо, – сказал он охрипшим, усталым голосом.

– Хорошо, что ты не прибегаешь к своим психологическим фокусам по отношению к близким людям в своей частной жизни, – сказала Марианна, опуская два куска сахара в его чашку.

Дросте отхлебнул и засмеялся. Кофе был подкрепляющим средством, праздником, торжественной церемонией.

– Я постараюсь не делать этого, – ответил он. Во всяком случае ты слишком умна для меня. Он протянул свою чашку, чтобы Марианна налила еще. А над Эвелиной не стоить и стараться. Ее видно насквозь, как кусок стекла, – прибавил он, постучав ногтем в стеклянный шар кофейника, ответившего ему ясным, звенящим звуком. – Вот Эвелина, – сказал Дросте, кругла и чиста.

– Да? – сказала Марианна, но он уже брал со стола какую-то книгу.

– Вейнингер! Ты стащила это из моего книжного шкафа.

Марианна села рядом с ним и обняла его рукой за плечи. Это прикосновение было настолько приятно, что он двинулся, и она сразу сняла руку. – Ну, конечно, я стащила ее, дорогой, – мило ответила она. – Должен же человек читать те книги, о которых ему потом хочется поговорить с другими. Дросте перелистывал книгу, а его мысли унеслись дальше.

– Как глупо, что Эвелины нет в городе как раз теперь, когда я стал посвободнее. Мы могли бы придумать что-нибудь на сегодняшний вечер, а теперь тебе нужно ехать обратно.

– Как бы то ни было, но я не отдам тебе Эвелину до завтрашнего вечера, – ответила Mapианна, несколько преувеличенно подчеркивая слова.

– Не можешь ли ты взять меня с собой? Тогда, я завтра утром привез бы Эвелину в город, – предложил он. – Я чувствую себя как пустой мешок, выжатый платок, извиняющимся тоном прибавил он.

– Мне очень жаль, но это невозможно. Там нет постели для тебя, дорогой, – сказала Марианна. Между ее бровями показалась складочка. – Я могла бы найти тебе партнеров для бриджа в клубе, – предложила она через минуту.

Встав, она подошла к странному, черному, вделанному в стену зеркалу и пригладила волосы правой рукой. Судья смотрел на нее и видел сразу двух Марианн одну настоящую и другую – темное отражение в зеркале.

– Самое лучшее, что ты можешь сделать, это лечь спать, – строго сказало отражение в зеркале.

– Я не могу спать, – ответил судья.

Марианна резко повернулась и подошла к нему.

– Нет, ты можешь спать, – подчеркнула она. Ты можешь. Нечего впадать в истерику и глотать веронал, слышишь?

– Ты бестактна, Марианна. Ты вовсе не уважаешь чужих секретов, потому что у тебя самой их нет, – спокойно ответил он.

На лице Марианны появилось странное выражение, но оно тут же исчезло. Она опустилась на колени и поглядела на рыбку, на Лао-Тзе, сонно шевелившую плавниками.

– Да говори-же, наконец! Скажи, что с тобой? – велела она скорее рыбке, чем Дросте.

– Я хочу спать, но я должен подумать, – медленно ответил судья.

– Ну, это звучит как старая поэма Шторма или еще кого-нибудь в этом же роде. «Я хочу спать, а ты должна плясать…» Бедный Пушель. Да выкинь ты, наконец, из головы эту Рупп. Представь себе бегущих баранов. Сосчитай сто раз до восьми. Прими солодовые таблетки, что я тебе принесла. Прочти «Закат Европы». Но, Бога ради, брось веронал.

– Дело вовсе не в одной фрау Рупп. Теперь я вызволил ее, хотя надо сказать, она мне отнюдь не облегчала моего труда. Но у меня есть еще и другие заботы. Эвелина очень изменилась…

– Что ты хочешь сказать? – быстро спросила Марианна.

Дросте поднял ложечку, которую она уронила.

– У нее какая-то странная кровь. Не то она вырабатывает слишком мало красных шариков, не то слишком много белых. Доктор почти склонен назвать это злокачественной анемией, а ты знаешь, что это значит. И кроме того, пока мы должны будем держать фрейлейн, мы никогда не сможем жить по средствам, а Эвелина слишком слаба, чтобы самой ухаживать за детьми. Как только я закрываю глаза, передо мной только одни заботы… цифры и…

– Эвелина поправится. Она была точно такой же после первого ребенка. А твое положение улучшится и к тому же очень скоро. Еще несколько трюков, подобных сегодняшнему…

– Это был вовсе не трюк, – улыбнулся Дросте. – В ту самую минуту, когда я понял, что в жизни Руппа есть что-то, о чем совсем не знает его жена, я понял также, что если только ей открыть это, она будет сломлена. Я знал, что он лжет, в ту самую минуту, когда он сказал, что украл картошку на Виттенбергплац пятнадцатого октября. Видишь ли, пятнадцатого октября был четверг, а по четвергам на Виттенбергплац нет рынка. Кроме того, я по его лицу видел, что за этим скрывается женщина. В конце концов остальное было совсем просто.

Как уже часто бывало, Марианна была обескуражена смесью подобной дедуктивной точности и интуиции в складе ума Дросте. Он постучал пальцем по стеклянной тюрьме Лао-Тзе. Изогнутое стекло искажало видневшуюся сквозь него головку рыбки, неподвижно смотревшей на окружающее выпуклыми глазами.