Чехия. Инструкция по эксплуатации

Так что, дорогой мой чехоразведчик, весьма важно, чтобы ты посетил Брно. Не только потому, что из всех наших городов он наиболее "каканский", но и потому, что он открывается к югу и подчеркивает свой прошлый message: понимание покоя. Это не случайность, что Музиль так часто писал о покое и спокойствии. Моравия была гораздо более умеренной по сравнению с Чехией. Боевые слова из Чехии: отчизна, право и народ здесь звучали чуточку потише. Более индивидуально и демифологизованно. Как некий вид коммуникативной компетенции. Потому именно здесь в 1905 году удалость выторговать единственное "каканское" соглашение[92].

Говорящие и по-чешски, и по-немецки мораване пришли к заключению, что имеются такие корни, которых искоренять нельзя. Зато в то же самое время какой-то немец из Чехии, то есть бемак (от немецкого названия Чехии – Böhmen), проживающий в Эгере – или Хебе – заявил в венском парламенте, что по-чешски не стал бы разговаривать даже с собственной собакой. Наверняка его удивляло то, что даже собственный пес его не понимает. Зато бемак, разговаривавший по-чешски тут же резко отреагировал на это: "Или мы, или вы, но кто-то из нас должен отсюда выматываться!". А потом удивляемся – ведь части из нас и действительно пришлось уйти – что мы до сих пор спрашиваем, действительно ли мы такие, какими хотели бы быть.

А поскольку, в конце концов, мы, чехи, вместе с австрийцами, немцами, словаками и поляками проживаем в пространстве, в котором, как и сто лет назад, вновь можно путешествовать без паспорта, давайте подумаем и про Брно, где когда-то, бескровным образом, пытались создать такой вот регион.

ТРАВМА И ТРИУМФ ЛЕОША ЯНАЧЕКА

Когда-то он выразил опасение, что как чешский композитор не добудет популярности. И действительно, почти что пятнадцать лет в Праге не желали его "Енуфы", и если бы ее успех зависел от тамошних почитателей, то кто знает, узнал бы мир имя Яначека вообще. Зато сейчас на его чешском языке ломают себе язык оперные певцы со всех континентов.

Родом он из моравской деревни. Община Гуквальди с тех пор не сильно изменилась. Сверху на нее глядят гордые развалины. Пржемысл Отакар выстроил здесь замок Рудольфу, чтобы вскоре после того поддаться ему "на Моравском Поле".

Но не одни только строения обладают здесь гордостью. Люди тоже. Они более непосредственные, чем их родичи с берегов Влтавы или Лабы. Мы, чехи – западнославянские венды (венеды) – скорее всего, только лишь ведем себя как деревенщина[93]. Просто, мы более гибкие по сравнению с ляхами[94], как называют себя здешние уроженцы. Только их название вовсе не происходит от немецкого lachen (смеяться) – здешние ляхи не слишком-то склонны к смеху. Если их оскорбить – дерутся.

Все мы как раз подпитывались гордостью от этих территорий. Чехи нового времени, которых мы благодарим за ровную спину, родились, в основном, здесь. Например, такой вот Ян Амос Коменский – Comenius – учитель народа, который в ходе безумствующей тридцатилетней войны давал Европе домашние задания в форме мира, утверждая, что та достигнет его, когда станет образованной. Или же Франтишек Палацкий, историк и творец нашей национальной истории. Он, в свою очередь мечтал о федеративном государстве центра Европы, благодаря чему здешним соперникам сохранил бы множество крови. Ну и, конечно же, Томаш Г. Масарик, австрийский профессор, который, разочаровавшись в тупой гордыне Австро-Венгрии, окончательно решил создать Чехословакию.

В том числе и Лео Еуген – как записано в свидетельстве о рождении Яначека – прославит этот регион. Хотя начинал он как бедный паренек, как и многие из тех, фамилии которых заканчивались на –ек, вскоре он добыл себе титул князя музыки. Заслужил он его своим талантом. У него был музыкальный слух, и вообще он был музыкальным, как большинство здешних людей. Возможно, они и не умеют смеяться, но петь могут. У них даже язык певучий. Это их песни, в чем-то минорные и пентатонические, этот язык и создают. Чешский язык этого региона сокращает даже самые длинные гласные и ставит ударение на предпоследнем слоге[95], словно бы пользующийся этим языком носит с собой музыкальный треугольник. Как и все мораване, здешние ляхи тоже имеют музыкальную культуру, которая своими корнями уходит до самой Византии, потому что славянское христианство именно здесь и начиналось, так что хорист Лео пел в таком стиле ухе в ходе торжественного празднования тысячелетия миссии Кирилла и Мефодия.