Чехов без глянца

Автора «Палаты № 6» из палаты № 16 перевели в 14. Тут просторно, два окна, потапенковское освещение, три стола. Крови выходит немного. После того вечера, когда был Толстой (мы долго разговаривали), в 4 часа утра у меня опять шибко пошла кровь.

Мелихово здоровое место; оно как раз на водоразде­ле, стоит высоко, так что в нем никогда не бывает лихорадки и дифтерита. Решили общим советом, что я никуда не поеду и буду продолжать жить в Ме­лихове. Надо только покомфортабельнее устроить помещение. Когда надоест в Мелихове, то поеду в соседнюю усадьбу, которую я арендовал для брать­ев, на случай их приезда.

Ко мне то и дело ходят, приносят цветы, конфек- ты, съестное. Одним словом, блаженство. <...> Я пишу уже не лежа, а сидя, но написав, тотчас же ложусь на одр свой.

Иван Леонтьевич Щеглов:

В апреле 1897 г., в бытность мою в Москве, я полу­чил от Чехова открытку (со штемпелем от 5 апре­ля) с приглашением навестить его: «Милый Жан, буду с нетерпением ожидать Вас. Приходите во всякое время дня, кроме промежутка от часа до трех пополудни, когда происходит кормление и прогуливание больных зверей. Я скажу швейцару, чтобы он принял Вас. Или лучше всего, когда при­дете, пришлите мне со швейцаром Вашу карточку, и я скажу, чтобы Вас привели ко мне немедленно. Мне гораздо лучше. Я уже гуляю. — Обитатель пала­ты № 14, А. Чехов. Суббота. Клиника проф. Остро­умова».

Невеселое вышло это свидание!.. Кроме того, в помещении, где находился Чехов, было еще двое больных, и это стесняло свободу бе­седы... Помещение — светлое, высокое, простор­ное, каковым русские литераторы редко пользуют­ся. находясь в добром здоровье. Чехов лежал на койке в больничном халате, зало­жив руки за голову, и о чем-то думал... Сбоку, вро­вень с кроватью, помещалась предательская жес­тяная посудина, прикрытая чистым полотенцем.

куда A. 11. изредка откашливался. С другой сторо­ны — столик, и на нем пачка писем, чья-то толстая рукопись и вазочка с букетом живых цветов. Уви­дя меня, он поднялся с кровати, протянул исхуда­лую руку и улыбнулся своей милой доброй «чехов­ской» улыбкой. Я сел рядом на стул.

— Ну, что, Аитуан, как дела?

— Да что, Жан, — плохиссиме! Зачислен отныне официальным порядком в инвалидную команду... Впрочем, медикусы утешают, что я еще долгонько протяну, если буду блюсти инвалидный устав... Это значит: не ку рить, не пить... ну, и прочее. Не аван­тажная перспектива, надо признаться!

И его грустное, утомленное лицо стало еще груст­нее.

Чтобы переменить разговор, я обратил внимание на толстую рукопись, лежавшую на столике...

— Ах, это? Это один юноша мне всучил... Начина­ющий писатель — усиленно просил проштудиро­вать... Поди, думает, невесть какая сладость быть русским писателем! — Чехов вздохнул и показал глазами на пачку писем: — Один ли он тут!

«Ну, люди, — подумал я про себя, — даже в госпи та­ле, больному человеку, не дадут покоя!»

— А это у вас от кого? — кивнул я на букет, украшав­ший больничный столик. — Наверное, какая-ни- будь московская поклонница?

— И не угадали: не поклонница, а поклонник... Да еще, вдобавок, московский богатей, миллионер. — Чехов помолчал и горько усмехнулся: — Небось, и букет преподнес, и целый короб всяких компли­ментов, а попроси у этого самого поклонника «де­сятку» взаймы — ведь не даст! Буд то не знаю я их... этих поклонников!

Мы оба помолчали.

— А знаете ли, кто у меня вчера здесь был? — неожиданно и с видимым удовольствием вставил Чехов. — Вот сидел на этом самом месте, где вы теперь сидите.

— Не догадываюсь.

— Лев Толстой!

Я невольно разволновался.

— Вот интересно, о чем вы с ним разговаривали? Чехов чуть-чуть нахмурился и уклончиво отвечал:

— Говорили мы с ним немного, так как много гово­рить мне запрещено, да и потом... при всем моем глубочайшем почтении к Льву Николаевичу, я во многом с ним не схожусь... во многом! — подчерк­нул он и закашлялся от видимого волнения. Очевидно было, что его более тронул и образовал самый факт посещения, чем его душевный резуль­тат, и также очевидно было... что критика и мораль Льва Толстого у койки больного, нуждающегося пи­сателя пришлась не совсем ко двору.

Чтоб излишне не утомлять Чехова, я поднялся и стал прощаться. Он проводил меня в коридор до самых дверей, убеждая навестить его в непродол­жительном времени в Мелихове.

— Слышите, Жан, я беру с вас слово!.. И. пожалуй­ста, не откладывайте по обыкновению, ибо летом медикусы посылают меня на кумыс. — И уже у самых дверей он добавил, мягко улыбнувшись: — А ведь знаете, я почти привык здесь... здесь так удобно ду­мать! А но утрам я хожу гулять, хожу в Новодеви­чий монастырь... на могилу Плещеева. Другой раз загляну в церковь, прислонюсь к стенке и слушаю, как поют монашенки... И на душе бывает так стран­но и тихо!..

Антон Павлович Чехов. Из дневника iSqj г.:

С 25 марта по го апреля лежал в клинике Остро­умова. Кровохарканье. В обеих верхушках хрипы.

выдох; в правой притупление. 28 марта приходил ко мне Толстой Л. Н.; говорили о бессмертии.