Чехов без глянца

247

Драматургом же сделался он, можно сказать, неча­янно, попав однажды в театр Корша на представле­ние заигранной одноактной пьески «Победителей не судят» (сюжет пьески верт ится на укрощении грубого, но добродушного моряка великосветской красавицей). «Победителей не судят» — переделка с французского, и довольно-таки топорная, изящ­ной салонной вещицы Пьера Бертона «Lesjurons de Cadillac», в которой восхищали в шестидесятых го­дах в Михайловском театре петербургскую публику- г-жа Нагггаль-Арно и г. Дьедоние. У Корша отлича­лись г-жа Рыбчинская и г. Соловцов, находившийся, кстати сказать, в приятельских отношениях с Чехо­вым. Соловцов, своей дюжей фигурой, зычным го­лосом и резкой манерой подходивший как нельзя более к заглавной роли, настолько понравился Че­хову, что у него, как он сам мне рассказывал, яви­лась мысль написать для него «роль»... нечто вроде русского медведя, взамен французского. Таким образом, появился на свет водевиль «Мед­ведь» — чеховский театральный первенец, жиз­

ненностью и оригинальностью оставивший дале­ко за флагом своих шаблонных водевильных свер­стников.

Сценический успех «Медведя» не помешал, однако, Чехову критически отнестись к самому исполне­нию. «Соловцов играл феноменально. — пишет он мне. цитируя любимое словечко режиссера театра Корша. — Рыбчинская была прилична и мила. В те­атре стоял непрерывный хохот; монологи обрыва­лись аплодисментами. В i-е и 2-е представление вы­зывали и актеров, и автора. Все газетчики, кроме Васильева, расхвалили... Но, душа моя. играют Со­ловцов и Рыбчинская не артистически, без оттен­ков, дуют в одну ноту, трусят и проч. Игра топор­ная». И заключает с обычным добродушным юмо­ром: «После первого представления случилось несчастье: кофейник убил моего медведя. Рыбчин­ская пила кофе, кофейник лопнул от пара и обва­рил ей лицо. Второй раз играла Глама, очень при­лично. Теперь Глама уехала в Питер, и. таким обра­зом, мой пушной зверь поневоле издох, не прожив и трех дней».

11очти одновременно явился на свет непредвиден­ный «драматический выкидыш» (слово Чехова) уже в виде большой четырехактной комедии... Че­хов недаром называл своего «Иванова» «выкиды­шем»: если «Медведь» написан был для Соловцова, что называется, в один присест, то «Иванов» был набросан чуть ли не на пари с Коршем в каких-ни- будь две недели.

Михаил Павлович Чехов:

В сумрачном кабинете корнеевского дома на Куд­ринской-Садовой он стал писать акт за актом, ко­торые тотчас же передавались Коршу для цензуры и для репетиций.

Алексей Алексеевич Должен ко:

В связи с этим у него часто бывали артисты Градов- Соколов, Киселевский, Давыдов. Мартынова, Ко­шева и другие. Они читали пьесу и распределяли между собою роли. Антон очень волновался и гово­рил, что «все бы это было хорошо, если бы артисты проявляли больше жизненных инстинктов». Потом начались репетиции, и пьеса пошла очень хорошо. Исполнение было прекрасное. Публика осталась очень довольна.

Михаил Павлович Чехов:

Смотреть его собралась самая изысканная москов­ская публика. Театр был переполнен. Одни ожидали увидеть в «Иванове» веселый фарс в стиле тогдаш­них рассказов Чехова, помещавшихся в «Осколках», другие ждали от него чего-то нового, более серьезно­го, — и не ошиблись. Успех оказался пестрым: одни шикали, другие, которых было большинство, шум­но аплодировали и вызывали автора, но в общем «Иванова» не поняли, и еще долго потом газеты вы­ясняли личность и характер главного героя. Но как бы то ни было, о пьесе заговорили. Новизна замыс­ла и драматичность приемов автора обратили на не­го всеобщее внимание как на драматурга, и с этого момента начинается его официальная драматурги­ческая деятельность. «Ты не можешь себе предста­вить, — пишет Антон Павлович брату Александ­ру после первого представления „Иванова", — что было! Из такого малозначащего дерьма, как моя пьесенка... получилось черт знает что... Шумели, галдели, хлопали, шикали; в буфете едва не подра­лись, а на галерке студенты хотели вышвырнуть ко­го-то, и полиция вывела двоих. Возбуждение было общее. Сестра едва не упала в обморок, Дюковский, с которым сделалось сердцебиение, бежал, а Ки­селев ни с того ни с сего схватил себя за голову 249