Чел

Линер, не выпуская ноута из рук, присоединяется к Белой. Оцепление оттеснили к ограде. Опалевцы жмутся к редким калиткам, оставив большую часть линии без серьезной защиты. Шаг оправданный. Кованая ограда, с кирпичными столбами через каждые десять-пятнадцать метров, – препятствие даже для здорового человека. А вот калитки – шанс подобраться к окнам. А они – прямая дорога в корпус и далее во двор. Решетки на окнах первого этажа присутствуют не везде. В большинстве своем обычные стеклопакеты. А они слабая защита от камнеметателей, среди которых преобладают колясочники. Они разгоняются и метают камни на полном ходу. Пара окон на первом этаже выбиты напрочь и ждут своих героев. Зачем идет обстрел второго и третьего этажей – не совсем ясно.

– Как они собираются сюда подниматься? Или бьют просто, чтобы было? – спрашивает Линер у Белой. Та пожимает плачами и указывает на угловую двухстворчатую дверь:

– Закрыта изнутри. Порожки стерты. Есть вариант, если здоровый человек войдет в корпус…

Линер присматривается к древней, чудом уцелевшей после ремонтов двери:

– Зачем? Южный вход. Чего проще, – сомневается она и переходит к разбитому окну с южной стороны. Смотрит вдоль улицы. Ситуация отличается и заметно. На южной стороне нет ограды. Живая изгородь смята толпой. Оцепление прижато к стенам и концентрируется возле окон, которые здесь несколько выше, чем на востоке, и сплошь зарешечены. Но главная битва – у ворот. Их прикрывает едва ли не целая рота. Ворота закрыты, но только для въезда. Для пеших вход свободный. А он-то и нужен. На черные шлемы сыплется град камней и мерзлой земли. ОМОН никак не отвечает. И немудрено. В первых рядах – дети с разной формой ДЦП и просто калеки. Отсутствующие и исковерканные конечности, сплюснутые головы, горбы, изуродованные с рождения носы, глаза и уши… Все они, поднятые здоровыми на руки и плечи, атакуют, и опалевцы с трудом выдерживают строй. У них и в мыслях нет ответить или двинуться вперед. Линер ловит на секунду взгляд молодого – около тридцати – ротного капитан. Он в ужасе. Руки висят как плети. Он, кажется, уже потерял над собой контроль.

Линер возвращается на исходную точку, на ходу набирая шефу.

– Да, говори.

Он спокоен.

– Мне кажется, ситуация выходит из-под контроля…

– Да, я слышу. Что-то и вижу. Ты где?

– В угловом холле на третьем этаже. По диагонали от вашего входа.

– Хорошо выбранная точка… Но, я думаю, ты несколько преувеличиваешь опасность.

– Преувеличиваю? Оцепление с восточной и южной сторон на пределе. Я не знаю, что там с северной, но больше всего меня беспокоит запад.

– А что такое?

В голосе шефа чувствуется легкое напряжение.

– Там здания в качестве преграды. Наиболее удобное место для прорыва на территорию. И оно ближайшее к вертолетной площадке.

– Ну, три минуты-то они продержатся?

– Такова готовность?

– Да. Пострадавший уже в холле. Улаживаем последние формальности. Уточняем маршрут. Так что успокойся. Не успеют. А дальше Опалев разберется. Если придется, конечно. Может, и сами разойдутся. Так что люди меня как раз меньше всего беспокоят. А вот фауна наша, согласись, как-то странно себя начала вести. С ней могут быть проблемы…

– А что?

Линер, увлекшись людьми, на время упускает из виду этот момент.

– Так ты у окна или где? Не видишь, что ли, ничего? Посмотри…

Шеф обрывает разговор. Линер кладет закрытый ноут на подоконник и опирается на крышку ладонями. Двор заметно преобразился. Птицы и бабочки, покинув крыши, стены и окна – только теперь Линер обращает внимание на непривычно прозрачное окно перед ней – будто по чьему-то приказу, концентрируются у входа в реанимацию. «Живой коридор» от реанимации до вертолетной площадки выглядит как картина из какой-то сказки. Бойцы с ног до головы облеплены бабочками. Щитов и шлемов не видно. Стенки «коридора» – два лоскутных одеяла. Бойцы время от времени пытаются стряхнуть с себя бабочек, но все без толку. Вспорхнувшее на мгновение облако возвращается обратно. С птицами другая беда. Они сплошным ковром занимают образованный бойцами «коридор» и прилегающее к нему пространство с внешней стороны. Не уместившиеся на земле кружат над двором огромными стаями, взмывая и пикируя, удивительным образом при этом не сталкиваясь, словно полет их регулирует какой-нибудь диспетчер. И что на земле, что в воздухе птицы – вопреки людскому крику, битому стеклу и ревущим сиренам – подчеркнуто молчат…

– На главном входе пробились в фойе, – слышит Линер за спиной.

– А? Что? – Линер оборачивается и видит Белую у телика.

– Я говорю про центральный вход, ну тот, что со стороны хосписа… Тут прямое включение…