Человеческое и для людей (СИ)

Нет, благие намерения его посещали: он, как нормальный человек, устраивался на диване с книжкой, к работе отношения не имеющей, или включив музыкальный транслятор, или даже просто так, с закрытыми глазами, чтобы дать им отдохнуть — однако спустя крайне короткое время либо начинал интересоваться, не нужно ли чем-то помочь, либо опять брался подписывать, зачёркивать, чертить, набрасывать и считать, и Иветта сильно сомневалась, что всё это было срочным.

(Иногда она сомневалась в самой целесообразности, но тут же себя одёргивала: Этельберт, будучи Хранителем, продолжал оставаться Приближённым — связанные с Оплотом обязанности с него никто — вроде бы — не снимал, и то, что походило на суетливый поиск хоть какого-нибудь занятия, таковым вполне могло и не являться. В конце концов, а ей-то откуда знать — она ведь очень старательно не смотрела, что, кому, куда и по какому поводу он пишет.).

И он всё-таки умел иначе — его просто нужно было попросить.

Однажды — в один из первых дней — он проснулся в рань абсолютно чудовищную, и наверняка случайно, совсем того не желая, вытянул в реальность и её тоже, и прошептал: «Ш-ш-ш, спи, я приготовлю завтрак», — и вот кто, ну кто так поступает-то, а? Какой завтрак, когда Соланна из-за горизонта выглянула лишь едва-едва и ты в постели не один, зачем и ради чего — и она, вжавшись в него, тёплого, расслабленного, пахнущего можжевельником и неописуемо самим собой, пробормотала: «Останься».

И он после паузы тревожливо, смущающе длинной ответил: «Хорошо», — мягко, хрипло, ласково, словно растроганно, она аж очнулась по-настоящему, но, впрочем, ненадолго: побудешь тут бодрым, в — примерно — шесть пополуночи и когда тебя осторожно и размеренно гладят по спине; не вышло бы, даже если бы хотелось — и жаль, что воспоминания сохранились разорванно-мутными; такими же, каким тогда было само сознание.

(Честное слово, добровольно в шесть утра могут просыпаться только целиком отбитые извращенцы. Как и пить кофе настолько с молоком, что его было бы правильнее назвать молоком с кофе.).

(Позже, когда она отодралась от кровати во время гораздо более здравое, Этельберта в доме уже не было — а завтрак всё же ждал, разогревай да ешь; вот ведь заботливый, добропамятный, восхитительный у-пря-мец.).

Он плохо отвлекался сам, однако легко соблазнялся предложением отвлечься вместе, и для неё неравной была игра в шахматы, а для него, как предсказуемо выяснилось — покер. Нет, Иветта могла составить компанию, но уступала, — очевидно и значительно — потому что ей катастрофически не хватало терпения, тем более — в сравнении с оппонентом.

Бедный Олли: он пытался научить её играть в покер достойно, но в итоге напоролся на полную несовместимость с темпераментом.

Сначала, узнав, что слова «комбинаторика» и «теория вероятностей» не вызывают ни у кого ни испуга, ни недоумения, он жутко обрадовался и, сжато изложив основные идеи, потащил её в клуб, потому как «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать» — и сел за стол, и лукаво ухмыльнулся, и начал демонстрировать то, о чём говорил… на личном примере показывать, что чтобы выиграть, большую часть стартовых рук нужно сбрасывать сразу же.

На него было приятно смотреть. Всегда, но в тот вечер — особенно, ведь он занимался тем, что знал, умел и искренне любил, и вдохновение красило его, как любого человека, десятикратно, стократно, тысячекратно, однако…

Вот серьёзно.

Для тебя «играть» — это семь раз из десяти немедленно выходить из игры и сидеть и наблюдать за соперниками, которым повезло больше, чем тебе.

Да чтобы найти «игру» скучнее профессионального покера, нужно было неслабо так постараться.

К счастью, чем меньше народу участвовало, тем меньше каждый мог позволить себе изначально пасовать, и потому интимный тет-а-тет шёл ощутимо веселее, но даже он не прощал убеждение, что лучше сделать и жалеть, чем не сделать и сожалеть о нерешительности — желание плюнуть и рискнуть, потому что так интереснее, которому Иветта поддавалась везде и вечно, а уж в играх и подавно, ведь в них, как ни ошибайся, не потеряешь ничего, кроме времени.

(Она никогда не играла на деньги: это казалось неправильным и в принципе, и потому, что у неё вообще-то не имелось своих.).

А Этельберт, разумеется, беспечным безрассудством не страдал: он считал (и ещё бы, являясь управляющим, с задачей не справлялся), читал оппонента (который свою стратегию отсутствия стратегии и не скрывал) и держал лицо каменным максимально (умение, которое неожиданным нет, не оказалось, но за… Неделимый, уже месяцы успело подзабыться) — играть с ней ему наверняка было так же скучно, как ей — сидеть в том клубе рядом с Олли.

(Жаль. Правда, жаль: Этельберт тоже любил покер горячо и искренне, и порадовать его хотелось, но за три с половиной года Иветта Герарди, увы, ни капли не изменилась.).