Человеческое и для людей (СИ)

(Он сам подарил ей редкое издание «Расколотой радуги» ду Гиршани — перевод на ирелийский под обложкой, сочетающей, а точнее, патологически не сочетающей, цвета, собственно, радуги. Возникало ощущение, что ответственный за неё был дальтоником, если не монохроматом: даже на расстоянии вытянутой руки она по глазам била и порождала бесчисленное множество вопросов, и Этельберт чуть смущённо сказал: «Ты ведь любишь красочные вещи», — и сначала Иветта хотела ответить: «Но не настолько же и в принципе нет, не то чтобы, с чего ты взял?» — но вовремя дала себе пинка, потому что идиотка, ты в чём по улице-то разгуливаешь — до сих пор?

Вот что, по-твоему, он должен был подумать?

Она ведь продолжала «протестовать» по успевшей сформироваться привычке и потому что это казалось забавным, и Этельберт сделал вывод хоть и неверный, но совершенно логичный, и — в отличие от — эгоистом не был ни капли: он искренне пытался подарить нечто, приятное адресату, и в том, что получилось не особо-то, его вины не было совсем, и у неё, разумеется, язык не повернулся признаться, что до ночи тройного «П», до встречи с ним, она не одевалась так, как одевается — теперь.).

Спустя дня то ли три, то ли четыре, он, отложив свои проклятые бумаги и заметно поколебавшись, неожиданно спросил, а почему это она, с профессией всё ещё не определившаяся, не рассматривала для себя карьеру ювелира.

Спросил, глядя с недоумением незамутнённым — и она на него вытаращилась с лицом, похожим, наверное, до идентичности, и (спустя время, немного оклемавшись) протянула:

— По той же причине. По которой ты не стал художником.

Странный — казалось — вопрос для человека, который на досуге рисовал, осознавая, что его наброски… как там было?.. не имеют «художественной ценности».

И Этельберт сначала нахмурился, а затем ответил — с недоумением ещё большим:

— Но это же совсем разные ситуации. Для меня рисование скорее способ отвлечься и занять руки, я его не особо люблю и никогда не хотел преуспеть — тебе же творить драгоценности нравится; ты относишься к этому серьёзно и получается у тебя очень хорошо — на мой взгляд, но я, признаться, не специалист.

И она тогда, за что было стыдно, успела подумать: «Ну а коли ты не специалист, то, при всём искреннем и глубоком уважении, в чём смысл разговора?» — зря-зря-зря, потому что, во-первых, крайне некрасиво, а во-вторых, Этельберт никогда не сотрясал воздух попусту:

— Однако я знаю специалистов, которые могут оценить перспективы — если хочешь. Дай мне самые удачные, на твой взгляд, вещи, и я спрошу.

И это предложение она услышала далеко не впервые.

Было бы странно, если бы Вэнна Герарди, с кем только ни общавшаяся и о чём только ни писавшая, а значит, знакомая с сотнями консультантов по вопросам абсолютно любого рода, ни разу не сказала дочери ровно то же самое — и ответом неизменно, вот уже годами, являлось: «Мам, да зачем, это ж так, хобби-баловство».

А почему?

Нет: она не хотела.

А почему — не хочешь?

Да просто так — обязана была, что ли, хотеть?

А просто ли так?

Зачастую нежелание — это всего лишь нежелание, которое не требуется ни оправдывать, ни обосновывать, ни объяснять, но иногда всё одновременно сложнее и тривиальнее.

Давай же, ну давай, «смелая» Иветта Герарди…

Она боялась. Всегда — боялась.

Она отказывалась из-за страха услышать, что то, что она делает, и впрямь не выдержит ни проверки, ни критики, ни времени — ей было легче не нести никакой ответственности и не знать наверняка, как было легче предположить и не задавать матери вопросов, чтобы не разбираться с тем, к чему и прикасаться-то не тянуло; с муторным, мрачным, мерзким и в первую очередь — для себя мучительным.

Любишь ты риск, о да — во всём, кроме самого главного.

И итог каждый раз одинаков и закономерен: тебе всё равно больно, но ты затыкаешь уши, закрываешь глаза, застреваешь в болоте и ничего не пытаешься сделать, а потому ничто. Не. Меняется.

Лишь тянется — непрерывно, раздирающе и бесконечно.

И ты всё никак не можешь усвоить этот урок.

Она согласилась, потому что снова отказаться было даже не глупостью, а невменяемостью; откровенной и неприемлемо отвратительной перед лицом человека, который хвалил её за храбрость.

(Вот как только и где умудрился увидеть?..).