Человеческое и для людей (СИ)

Она согласилась, потому что даже если выяснится, что созидает она из рук вон плохо — и что с того? Не рухнет на землю небо, не выйдет из берегов вода и не засыплет города пустыня — она продолжит сотворять украшения и их носить, потому что ей самой они нравятся, а остальное значения в общем-то не имеет; а также дарить людям в знак симпатии, признательности, дружбы или надежды на новую встречу, и пусть сами решают, как поступать: их дело, а главное — их право, и ничто, в конце концов, не мешает ненужное или не подходящее просто выбросить.

(Даритель, вот честное слово, не обидится.).

(Ну… разве что чуть-чуть — если узнает.).

Так её дом посетил Приближённый Стыда Айвон Родэ — как обычно, неопределяемого возраста; с насмешливыми карими глазами, волосами, рыжими настолько, что сразу понятно — покрасил, и запомнившийся исключительной дотошностью. Напомнивший — до ностальгической боли — Хранителя Краусса.

Едва поздоровавшись и представившись, его преподобие начал интересоваться, а как же она творит: чем вдохновляется, что берёт фоном — черноту или нечто иное, как совмещает в воображении общий вид и отдельные детали, сколько времени в среднем проходит от формирования идеи до воплощения намерения, сильна ли разница между результатом желаемым и полученным и каковы стандартные списки необходимых свойств — и она (снова) отвечала как могла полно, но многие вещи, как ни старайся, не получалось облечь в слова.

Правда в том, что ты постепенно учишься: пробуешь, ошибаешься, раз за разом пробуешь и раз за разом ошибаешься, делаешь, делаешь, делаешь, и в какой-то момент картина наконец складывается целиком — ты не достигаешь вершины, нет, однако понимаешь, что она собой представляет и как нужно карабкаться; и становится значительно легче, но разобрать на составляющие комбинацию озарений и опыта, которая приводит в эту точку, в ретроспективе невозможно: видишь ты, оглядываясь, набор основополагающих ступеней — неких важнейших, поворотных провалов и побед, а между ними, злорадно хохоча, вьётся туман, тягучий и тёмный до непроглядности.

(Интересно, хоть кто-нибудь из профессионалов мира был способен описать свой путь подробно, без каких-либо ям между этапами? Или все так или иначе натыкались на кристально ясное, которое таковым стало лишь Неделимый знает как?).

Айвон сказал, что её любимые бусы, к сожалению, не протянут и полувека, а «янтарно-гранатовые» серьги лучше не макать в горячий чай (как будто бы кто-то собирался), но это, мол, издержки, которые искоренит практика — а талант, безусловно, есть; и Иветта тогда почему-то не почувствовала ничего: и облегчение, и гордость, и радость пришли позже — вместе с вопросом «А дальше-то делать… что?».

Поступать на материаловедение? Искать ювелира, который согласится взять её в ученицы? Открыть магазин, а там как пойдёт?

Как огранять и куда прикладывать-то этот талант, который, оказывается, действительно есть, как и искренняя тяга — у плачущейся о неприкаянности; неудивительно, что Этельберт и видом, и голосом выражал лишь гигантское густое недоумение.

— Я, наверное, кажусь полной идиоткой, да? — смущённо пробормотала она, закрыв за Айвоном дверь.

И Этельберт, вздохнув, ответил:

— Нет. Я знаю немало очень умных людей, которые своё призвание отрицали — причиной в большинстве случаев является страх неудачи, и я всё понимаю, но каждый раз удивляюсь, и не знаю, что раздражает меня сильнее: то, что они не занимаются делом, к которому лежит сердце, и жалуются, что несчастливы, или то, что они при этом занимаются делом, которое им не нравится — естественно, абы как. И недовольны в итоге все; зачастую людей приходится увольнять, что не особо-то приятно, и…

Он осёкся, моргнул, взмахнул руками и тихо закончил:

— Извини. Я, естественно, говорю не о тебе.

Вот только он говорил и о ней тоже — о том, чем она могла бы стать: кошмаром какого-нибудь несчастного управляющего, работающим так, как раньше «учился».

— Да всё нормально. Ты всё верно говоришь и твоё раздражение понятно.

(Утешал бы он её в Самую длинную ночь, если бы знал, что она в действительности догадывается, чем хочет заниматься, просто боится — как многие другие? Что она ничем не лучше тех, кто усложнял и, вероятно, продолжает усложнять ему жизнь?).

(Неделимый, как же хорошо, что история не знает сослагательных наклонений.).

И как удручало то, что она могла дать ему значительно меньше, чем он — ей, и глядя на него, она всё чаще испытывала удовольствие, искажённое горечью — отравленное мыслями что ты во мне нашёл; почему ты ещё здесь; зачем согласился и продолжаешь оставаться, тебе-то с этого — что?

Неравенство в положении — самое незначительное из неравенств, лежащих между нами.