Человеческое и для людей (СИ)

Об Олли: насмешливом политологе, чьи лекции собирали истинные толпы — и неудивительно, ведь он мог рассказать об истории и функционировании четырёхступенчатой системы выборов Серды так, что интересно было слушать даже ветреной девушке, которая обществоведение закрыла едва-едва и считала подобные темы скучными ещё больше, чем покер; и с самого начала не было у них, во всём слишком разных, общего будущего, ну так о чём же плакать, если ни один не выдержал бы другого — долго?

Об Изабель, произошедшей неожиданно и ожидаемо: она давно подозревала, что может очароваться не только мужчиной, но всё равно оказалось открытием воплощение теоретических образов и мыслей в реальность — открытием, и откровением, и опытом столь же любопытным, сколько бесценным, и здесь губительным было, наоборот, чересчур сильное сходство: одна и та же легкомысленность и одинаковая эгоистичность — ничего не осталось от них двоих, кроме, возможно, высеченного в леднике Галланы «Осторожно: летят Иветта и Изабель»; и нередко набрасывались из ночной темноты ностальгия и лёгкая грусть, но никак не досада или стремление забыть.

Об Эрнесте, Бертране, Якобе, Гретте; почему, да почему она должна жалеть о ярком, насыщенном, светлом времени, проведённом с людьми, каждый (и каждая) из которых был по-своему значим и замечателен?

— Очень вряд ли, — ответила она, и немалых усилий стоило заставить голос звучать легко, а не устало-возмущённо, — никаких причин для сожалений у меня нет.

И не предвидится — ты не способен их породить, Этельберт Хэйс, так что ради всего, что для тебя священно, успокойся уже.

Каденвер красив, весна — в самом разгаре, на небе ни облачка и близится очередной рассвет — наступает на пятки двум упрямо не спящим, которым хорошо вместе, и откуда только мысли взялись — о неких гипотетических грядущих обидах, основанием для которых должно послужить непонятно что?

А всё потому, что меньше надо подрываться в самые мрачные часы и рассуждать о будущем, прошлом, мире и судьбе или о чём там его, глядя на звёзды, порассуждать потянуло — ни до чего хорошего ведь не додумаешься, только настроение испоганишь сам и самому себе.

Этельберт улыбнулся кривовато, грустновато и откровенно неубедительно — всплеснув руками, она подошла к нему и обняла крепко-крепко: обвила, оплела, зарылась носом и решила, что обязательно затащит обратно в постель.

Обязательно: ему нужно, и ей — тоже, потому что оба они не Архонты и никогда таковыми не станут — а значит, высыпаться нужно по-человечески.

Обязательно. После того, как постоит рядом с ним, вплавившись в него, вот так, как сейчас — ещё совсем немного.

И какая бы беда тебя ни преследовала, пусть она уже наконец растает и испарится, пусть уйдёт целиком и навсегда, пусть оставит тебя и заново ни в коем случае не навестит; когда ты покинешь Каденвер, чтобы больше не вернуться ни на остров, ни в Университет, ни ко мне, пусть будет твой путь — лёгким, как и твой шаг.

***

Весна разгоралась — распускалась и расцветала — всё ярче; из тысячи тысяч мелочей Иветту больнее всего грызло то, что они не застанут дни рождения друг друга.