Человеческое и для людей (СИ)

Оба были высокими, бледными и длинноволосыми, только Хэйс расхаживал с косой, а у его «собрата» волосы свободно свисали ниже ключиц; у обоих от краёв носа к уголкам губ тянулись глубокие складки, а глаза были обведены морщинами; стояли оба уверенно и прямо, а смотрели — напряжённо, внимательно, чуть прищурившись, словно бы вопрошающе…

Иветта молчала. Она… не понимала, чего от неё хотят.

Тишину в конечном итоге прервал Длинноволосый:

— Всю выпивку мы заберём на проверку.

Прервал заявлением неожиданным и откровенно нелепым.

«На проверку? Какую ещё проверку? Проверку вашей печени, что ли?»

Нет, правда, это было… каким-то эвфемизмом или?..

Да что за бред вообще происходил?

Прийти в себя и хоть что-нибудь ответить Иветта не успела, потому что к ним снова присоединился Асимметричный — он быстро вошёл, выразительно кашлянул, окинул её критическим взглядом и с нескрываемой насмешкой спросил:

— А вы, простите, куда запихивать собрались всё то, что лежит у вас в кладовой?

И, спрятав руки за спину, встал столбом. И уставился. И осклабился, очень, судя по всему, собой довольный.

«Да вы же все. Мать вашу. Просто. Надо мной. Издеваетесь».

А-ха-ха-ха-ха-ха, мелкая Иветта-шпендалетта, в которую ничего не влезет, потому что она мел-ка-я; как свежо, как остроумно, как оригинально — Неделимый Всевидящий, ему что, было шесть лет?

Приближённый Печали, Представитель Оплота, избранный одним из сильнейших, а «шуточки» — на уровне первого школьного круга.

«Во-первых, не прощу, во-вторых, не твоё собачье дело».

Вслух она, разумеется, сказала — выдавила из себя — только:

— В гостей.

Вот неплохо бы было запихнуть им гречку в глотки: всыпать прямо так, не разварив, чтобы подавились, замерли, закашлялись, задохнулись …

«Спокойно. Спокойно. Возьми себя в руки. И не смеши: ничего бы ты не сделала».

Да. Если бы могла — действительно ничего не сделала бы… первой.

Скорее всего.

Асимметричный покачал головой и перевёл взгляд на Хэйса:

— Забираем?

— Да, — немного помолчав, ответил тот.

Коротко и предсказуемо: разумеется, они забирали, конечно же, решили отобрать — сволочи, уроды, ублюдки, конченые…

— Где ваша спальня, эри?

Иветта наверняка (дура, дура, дура) выдала себя: справилась с лицом — скрыла сокрушённость, подавила панику — слишком поздно.

В детстве в каждый её день рождения родители играли с ней в «Зиму-лето» — прятали подарок где-то в доме, а затем давали ищущей его имениннице подсказки: связанные с летом (зеленеет листва, цветут колокольчики, светит Соланна — горит дольше, теплее, ярче, начинает ослеплять) означали, что она находится на верном пути и, соответственно, подходит всё ближе; а связанные с зимой (главенствуют заморозки, покрываются льдом моря, удлиняется ночь — совсем удлиняется, затягивается, почти пожирает день), наоборот, указывали, что идти нужно в другую сторону и до победы ещё далеко.

До этого момента Приближённые ходили — ковыляли — по снегу, доходящему им чуть ли не до колен. Потепление наступило неожиданно и очень-очень резко.

«Проклятье. И что делать? Отмалчиваться? Отпираться? Оправдываться?..»

А смысл?

— На втором этаже. Первая дверь справа.

Отмороженный Хэйс кивнул, наконец-то снял с себя тяжёлый плащ, бросил его на стул и, развернувшись, направился к лестнице.

Иветта, сжав руки в кулаки, последовала за ним.

В спальне, в отличие от кухни, жили, и потому она была пропитана бардаком: на кресле громоздилась одежда, в том числе несколько не первой свежести; на прикроватной тумбочке хаотично теснились украшения и высилась чашка, исчерченная засохшими подтёками кофе; на столике и частично на полу лежали книги на пару с конспектами — сравнительно аккуратно, но зато черновики валялись кое-как, причём зачастую измятыми; кровать была заправлена откровенно небрежно: покрывало скрутилось, из-под него понуро торчали одеяло и простынь…

На мгновение Иветте стало неловко, однако стыд — слава Неделимому — почти тут же сменился злостью.

Потому что а какого, собственно, хрена? Это её дом и её спальня — её правила и её жизнь, которую она имеет право проживать, как хочет и в какой угодно обстановке. Всяких Отмороженных да Обнаглевших сюда вообще-то никто не звал — они заявились без приглашения и теперь совали свои выдающиеся носы куда ни попадя; без разрешения и беспардонно — ну так кому стыдно должно-то быть?

Правильно — им, и своё мнение по поводу увиденного — подсмотренного — они могут засунуть себе туда, откуда еда у людей выходит естественным путём.

Не говоря уже о том, что существовала проблема значительно серьёзнее и пагубнее бытового беспорядка.

Скрестив руки на груди, Иветта прислонилась к дверному косяку (ей было комфортнее стоять близко к выходу, хотя она и понимала, что убежать всё равно не получится) и вцепилась взглядом в Хэйса.