Человеческое и для людей (СИ)

Потому что очевидно был Отмороженным Наглухо; На Всю Голову; Вдоль, Поперёк, В Глубину И Наискось — это насколько же нужно никого не уважать и ничего и в медяк не ставить, чтобы в чужом доме, невзирая на абсолютно прозрачный намёк, не остановиться? Решить сунуться в максимально личное?

Беззастенчиво ворошить интимное прямо на глазах у хозяйки, которая и вправду верила, что в кои-то веки поступила умно, проявила смекалку — однако если подумать…

Она ведь действительно нарушила закон. Сознательно и грубо, серьёзно, «по-настоящему»; и сделала она это впервые в жизни, то есть не была «специалистом» — возможно, её решение было не изобретательным, а как раз-таки очень типичным.

Если бы обыск у какого-нибудь преступника выпало проводить ей, Иветта бы, вспомнив свой опыт, тоже бы полезла.

Так какое право она имела-то злиться — на Хэйса?

Он делал именно то, что в своём положении должен был; и вместе с кофтами, кардиганами и брюками проносились мимо последние дни весны, испарялась с поверхности озёр вода, и становились удушающими ночи…

Трусы, лифчики и игрушки для самоудовлетворения Отмороженный перенёс на кровать, ничуть не изменившись в лице.

(То есть оставшись себе целиком и полностью верным.).

…гнулась к земле трава, придавленная росой; раскалялись пустынные пески и начинали раздирать небо затяжные грозы…

И в пенале не осталось ничего, кроме четырёх темнеющих на дне вытянутых, узких склянок.

И прекратилось движение, и наступила тишина, и похолодели руки, и надеяться больше было не на что.

…потому что грянуло лето.

Хэйс призвал к себе одну из склянок, вытащил пробку, понюхал содержимое, поморщился, понюхал ещё раз и холодно спросил:

— А это — что?

— Тоже снотворное, — ляпнула Иветта.

Ну а что, что, что, что ещё она могла ответить? И что было делать, если признаваться — пагубно, а бежать — бессмысленно; к тому же ноги ведь — не послушаются, а внизу — ещё двое, а снаружи — ещё десятки, а за краем — лишь облака, и он непроницаем, непрерывен, непробиваем, непреодолим…

Хэйс смотрел на неё прищурившись; тяжело и давяще, несколько очень долгих секунд, а затем неожиданно крикнул:

— Аарон!

На лестнице послышались шаги, и в спальню вошёл Длинноволосый — то есть, получается, Аарон.

(Явно имя — значит, если что, обращаться придётся «ваше преподобие», ведь чтобы соблюсти вежливость, назвав Приближённого «Приближённым Таким-то», нужна фамилия…

Неделимый, почему она снова думала о какой-то отвлечённой, бесполезной, идиотской ерунде? Какое значение сейчас имели светские расшаркивания?).

Хэйс, не отводя глаз от Иветты, вытянул руку со склянкой — Аарон подошёл, взял её, тоже понюхал горлышко, тоже скривился и тихо сказал:

— Не хочу делать поспешные выводы. Нужен лабораторный анализ.

То есть… то есть… они всё-таки точно не знали.

Это было хорошо? Плохо? Ничего не меняло? Тьфу ты, конечно же, ну разумеется, не меняло: не знали, так очень быстро узнают, лабораторий в Университете ведь несколько десятков и магистров алхимии тоже хватает — да что там, среди самих Приближённых их наверняка найдётся хотя бы парочка.

А больше здесь не требуется. По-хорошему, достаточно и одного.

Неосведомлённость Приближённых дарила лишь отсрочку — чрезвычайно короткую и абсолютно не спасающую.

Хэйс кивнул, прищурился, и, продолжая сдавливать Иветту своим стылым, бесстрастным, беспощадным взглядом, в очередной раз выразил изменяющее намерение — и в его руке материализовались наручи Вины.

Единственные существующие проводники, отрезающие человека от магии; лишающие любой возможности воздействовать на реальность — их тысячами создавал лично Архонт Вины, и никто, кроме него, не знал, из чего они сделаны, на какой мощи держатся и как именно работают.

Однако все были осведомлены — о назначении.

— Иветта Герарди, вы арестованы по подозрению в изготовлении, хранении и распространении ядовитых веществ…

Подождите. Что? Что?! По подозрению в…

«Это неправда!»

Да, составы были запрещены, однако, согласно медицинской классификации, не являлись ядовитыми веществами!

— …и, как следствие, по подозрению в покушении на убийство.

Что?!

Какое ещё убийство; откуда они его взяли; с чего вдруг так решили — да они что, с ума, что ли, сошли?!

«Какое, какое, какое убийство, почему?!.»

Хэйс приближался медленно, но неотвратимо, и Иветта не хотела, чтобы он подходил; чтобы стоял рядом, был — близко, прикасался и заковывал, однако она не могла, просто не могла сдвинуться с места.