Человеческое и для людей (СИ)

Выдохнув, Иветта встала, вежливо поклонилась, пожелала всего наилучшего, огромным усилием воли закрыла за собой дверь аккуратно и тихо, спокойно добралась до выхода из Университета, вдохнула и рванула на улицу — бегом: практически вприпрыжку, мимо серого, чёрного и разного, как можно скорее, чтобы сбить дыхание и срезать — мысли; чтобы больше не смотреть на преподобия; чтобы не слышать обращение «эри»; чтобы не проклинать саму себя; чтобы оказаться дома; чтобы оставить прошлое позади и — пожалуйста, пожалуйста, Неделимый, пожалуйста — очутиться в будущем, в котором не появится причины обращаться к одному из них.

***

Она не была единственной. Не являлась особенной: Приближённые Вины разговаривали и с другими студентами, в первую очередь — с портальщиками, однако процедура, если верить — хе-хе — показаниям, оставалась той же. Звучал вопрос «Есть ли претензии?», давался ответ «Ну так-то хотелось бы с родными и любимыми повидаться, но в принципе всё нормально», и стороны довольно раскланивались, не прообщавшись друг с другом и двух минут.

Оплот Вины не терпел пустые жалобы и клевету — обвинений содержательных у Каденвера вроде как не находилось.

Никто не был рад новым гостям, но многие надеялись, что уйдут они вместе со своими собратьями — Иветта точно знала, что этого не случится: не будет отменена ни Воля Архонтов, ни наказание за её неисполнение, и причины имелись и для первого (объективные и адекватные), и для второго (невнятные и сомнительные).

Не знала она, почему, в отличие от всех остальных — знает.

Почему может вести обратный отсчёт: первые дни зимы, чуть меньше семи месяцев до Иера.

Почему скучает по Хранителю Крауссу, но даже не собирается оплакивать его.

И почему закон — Был Вынужден — проявить милосердие.

И можно было, как и прежде, пытаться ни о чём не думать; можно было бегать по изолированному острову, проклиная собственные глупые решения; можно было предполагать и отчаянно теряться в лабиринте, у которого не достроен даже фундамент; можно было не предпринимать ничего…

А можно было — просто спросить.

Интермедия. «Семь с половиной веков назад в Альсе…»

…имя ей — Вечность, и Одноипостасность — признак её, Величие — право её, Время — предел её, а Бессмертие — проклятье её, и нигде и ни-ког-да не скрыться ей — от собственной Протяжённости.

От Размытости своего назначения и Абстрактности сущности: не сбежать Столпу Сотворения от понимания, что нет для него в Созданном Поверх — понимания и нет в Наделённых Разумом желания ценить отвлечённый фундамент бытия, ведь каждый их шаг, вдох и слово пропитаны совершенно иным и остаются — исключительно в измеримом.

Нет любви в мире для того, что едва можно представить и совсем не суждено ощутить. Глупый-глупый Миг; изменчивый, искрящийся и искренний — как долго ещё ты будешь принимать зависть за презрение?

А обязанность защищать — за гордыню?

Демьен де Дерелли «Парадоксы временных отношений»; издано впервые в 1288-ом году от Исхода Создателей

Говорят, самое страшное — это ожидание. Ахинея и чушь: само по себе ожидание нейтрально, монстра из него делает контекст.

Самое страшное — это бессилие. Которое уродует всё, до чего дотрагивается.

А затем кичится прошлыми победами: возвращает тебя шестидесятишестилетнего в твои восемнадцать; к осознанию, что искалечен ты неизлечимо, и завтра станет только хуже, и ждать спасения неоткуда. И нынешним тюремщикам следовало отдать должное: по сравнению с Первым они были воплощением безобидности и предупредительности — однако оставались теми, от кого не спрячешься, не отобьёшься и не убежишь.

И прошлое просачивалось в настоящее с наглостью, какой не позволяло себе вот уже десятилетия, хоть Себастьян всегда и помнил Первого лучше, чем хотел.

Пусть и с любопытной с исследовательской точки зрения избирательностью.

Время смазало лицо и стёрло конкретные слова, оставив лишь общую суть, — «превращение тканей в изменяющий самого себя проводник»; «исключительно долговременное алхимическое воздействие»; «то, что я делаю, я делаю в первую очередь ради вас» — но упрямо обходило стороной манеры: привычку в задумчивости прикладывать к губам указательный, средний и безымянный пальцы левой руки…

…и в девятнадцать он непроизвольно расцарапал собственные губы, когда понял, что, зачитавшись, случайно сделал то же самое…

…отбивать на столе — письменном или «операционном» — один и тот же ритм…