Человек бегущий

Один-два раза за приезд я устраивал себе разгрузочные дни без привычных тренировок. Все попытки лежать на пляже, как правило, заканчивались ничем: минут через десять меня начинала беспокоить бессмысленность этого времяпрепровождения. Я садился на лежаке и начинал наблюдать бег волн и игры детей. Все движения окружающих были ленивы и заторможены, словно в замедленной съемке, лица растекались солнечными пятнами, голоса сливались с шумом прибоя. Становилось жарко, по животу начинали стекать струйки пота. Тогда я поднимался, надевал очки для плавания и с размаху бросался в прозрачную прохладу моря – а начав плыть, уже не мог остановиться и отплывал на все тот же километр от берега.

Или шел к лодочникам и брал напрокат пластмассовый каяк – у нас он называется байдаркой, но мне больше по душе слово «каяк», похожее на клич эскимосского охотника – и весло, надевал спасательный жилет, садился на переднее сиденье и начинал грести. Несколько минут уходило на то, чтобы к нему привыкнуть, каяк рыскал по волнам, весло то задевало о борт, то на гребне волны промахивалось мимо воды. Но затем приходила координация, «плечи, руки и весло должны быть одной трапецией», как учил меня приятель-гребец, и каждый раз прицельно, почти вертикально, с сытым чмоканьем воды я погружал лопасть в море и полностью вкладывался в гребок – не столько тянул весло на себя, сколько толкал его противоположной рукой. Лодка шла вперед равномерными толчками, чуть зарываясь носом и оставляя идеальные буруны. Я плыл к знакомому мысу Аспро, к секретным бухтам и птичьим скалам, где встревоженно кружили чайки, затем забирал мористее и попадал на большие волны, по которым каяк перекатывался, как по горкам – исследовал отмели и гроты ближе к пляжу Афродиты и возвращался лишь два-три часа спустя, с волдырями на ладонях и со счастливой усталостью в мышцах пресса и груди: не случайно каяк используют в подготовке ведущие лыжники-марафонцы, например, легендарные норвежцы братья Окленд.

А еще можно было зайти в местный дайв-центр и договориться о погружении, иногда в тот же день. Я много лет занимался дайвингом, открыв его для себя на Мальдивах. Я прилетел туда однажды на неделю без особых целей: был апрель, я восстанавливался в межсезонье после травмы голеностопа и решил заполнить томительную паузу без спорта таким непривычным для себя способом. Мне подвернулась горящая путевка за полцены, недорогой чартер, и уже сутки спустя одномоторный гидроплан нес меня из Мале на атолл Ари над лазурным морем с россыпью островов, окаймленных пеной. На одном из них и располагался мой отель, занимая его целиком: остров-отель с длинным причалом, безупречным пляжем под пальмами и идиллической бухтой, отгороженной от океана внешним рифом.

За час я исследовал всю территорию целиком: тенистые дорожки в тропической чаще, по которым бесшумно сновали электрокары, пронзительные крики попугаев, орхидеи в чашах и корзины экзотических фруктов в бунгало, в ресторане ломящиеся шведские столы с индийской, арабской, европейской кухней, темнолицые работники, которые при виде тебя застывали в почтительном поклоне и растворялись в зарослях, песок на пляже, раскаленный так, что на нем можно было сварить кофе, но ни шага без шлепанцев было сделать нельзя – все это было богато, буржуазно и колониально, словно из рекламного каталога, и смущало своей принципиальной, показной праздностью. Ровно в шесть вечера, как и положено на экваторе, падал занавес тропической ночи, и отдыхающие оказывались во власти шеф-повара, а затем аниматора, который в мой первый день в отеле устроил крабовые бега, выпуская молодых крабиков, помеченных номерами, из банки – помню, было их очень жаль, и я начал придумывать план, как их выкрасть из заточения и выпустить ночью на пляже.

На следующее утро, в 8, я был у дверей дайв-центра. В 9 я уже совершил пробное погружение в бухте, после чего подписал договор на полный курс обучения по системе PADI и в полном смысле слова с головой нырнул в подводный мир, подальше от горячего песка и томящихся в неволе крабов. Моим первым инструктором была голландка, родившаяся на Бали и нареченная арабским именем Сорайя: ее волосы были завиты в дреды, которые под водой всплывали веером, словно куст водорослей, и к ним мгновенно подплывали и начинали покусывать рыбки. День теперь строился вокруг трех погружений – два после завтрака и одно на закате: в этот час море становилось перламутровым и розовым, на горизонте громоздились фиолетовые тучи, которые в ночи проливались дождиком, стучавшим по крыше из пальмовых листьев в моем бунгало, но к утру все уже испарялось.