Человек бегущий

Оттуда дорога поворачивает домой – через тенистую деревню Панагия, где пара стариков, владельцы придорожного кафе, в котором я остановился выпить свежего апельсинового сока и съесть питу с сыром халлуми, долго меня не отпускают, бесплатно угощая кофе с домашними цукатами и ореховой пастилой – по длинным и плавным выкатам на трассе, ведущей к морю, где можно разогнаться свыше 80 километров в час, между полями, где волнами ходит на закатном солнце пшеница.

И тут я делаю ошибку: решаю свернуть с главной трассы и переехать местными дорогами через деревню Ната и долину реки Потамиу на соседнее шоссе, чтобы еще покрутить по заманчивым серпантинам и добрать подъемов до 4000 метров. Дорога падает под гору, становится все уже и все круче, некошеная трава по краям почти смыкается над головой, я несусь вниз по зеленому тоннелю, на разворотах-шпильках воют перегретые тормозные колодки, и внезапно за слепым поворотом я вылетаю на отрезок без асфальта, посыпанный гравием. Моментальный удар и предательское шипение шины: пробой.

Быстро меняю камеру под незлобный лай пастушьих собак на окрестных склонах, еду дальше – и тут лопается вторая камера: трещина в покрышке слишком большая. Теперь меняю саму покрышку, благо у меня с собой есть запасная, продолжаю путь и докатываюсь до разобранного моста через речку. Дорога идет вброд, и тут я снова ошибаюсь: вместо того, чтобы снять туфли и аккуратно перевести велосипед через воду, я осторожно еду на нем по камням речного дна, и на выходе получаю третий прокол. Ставлю последнюю запасную камеру – но обнаруживаю, что она не накачивается, потому что, видимо, дырявая. Вокруг стремительно темнеет. И в этот самый момент у меня одновременно разряжаются мобильный телефон и наручный компьютер, словно я попал в дыру в пространстве-времени. Сумерки сгущаются: вокруг ни души, ни огонька, только бесстрастно журчит вода.

Я закрываю глаза и делаю несколько глубоких вдохов. Натягиваю на руки и на ноги утеплители и надеваю ветровку. Спускаюсь к реке, где были остатки дневного света, накачиваю дефектную камеру, опускаю ее в воду и нахожу прокол. Вытаскиваю из подседельной сумки годами катавшийся без дела ремкомплект, зачищаю и заклеиваю дырку, собираю и ставлю колесо. И отправляюсь домой в полной тьме внезапно упавшей южной ночи, освещенной только слабеньким ноготком едва народившегося месяца. И эти оставшиеся сорок километров оказываются самой прекрасной частью моего тура. В темноте обостряется обоняние, и на меня наваливается симфония запахов: скошенной травы, теплой земли, полыни, апельсинов, роз и ночных цветов; узким велосипедом, как бритвой, я разрезаю этот многослойный пирог, на спусках несусь в неизвестность, едва угадывая контур дороги по бледной осевой полосе, рву телом на части плотный, теплый, черный воздух кипрской ночи. Слух обретает объем и глубину: сквозь ветер в ушах я слышу, как шумит трава, трепещут листья, хлопает крыльями птица, шуршит в сухой траве неизвестная рептилия, и над всей этой ночной жизнью, как остинатный бас, разливается мерное гудение цикад. Редкие машины убирают дальний свет, освещают дорогу на пару секунд и пропадают, оставляя меня наедине с остывающим асфальтом и безупречной темнотой.

Замелькали на холме огни Писсури, у дороги знакомая бензоколонка и супермаркет «Папаантониу», быстрый спуск в долину и поворот к Писсури-бич. Неожиданным бонусом последние три километра освещены покосившимися дачными фонарями со старомодными лампами накаливания, у которых кружат насекомые, и вот уже показались яркие террасы ресторанов, где сидят праздничные люди и играет музыка, и измученное переднее колесо, мужественно дотерпевшее последние сорок километров, мягко утыкается в белую стену моего дома. Я смотрю на велокомпьютер: 202 километра пути, 4200 метров набора высоты, чистых 8 часов 15 минут езды, выпито 5 литров жидкости, сожжено 7 тысяч калорий. В уме добавляю: съедена одна пита, пять гелей, три энергетических батончика и два банана, пробиты три камеры и одна покрышка, за день встречено не более пятидесяти автомобилей, двадцати пешеходов и ни одного велосипедиста. Прокачан через легкие кубический километр воздуха, промерен колесами один остров, обретен в ощущениях первозданный рай, где человек и природа соединены при помощи божественного творения – велосипеда.

5

В те дни, когда я проезжал не больше 100–120 километров и возвращался к обеду, по вечерам, когда спадала жара, я делал третью тренировку и отправлялся бегать – забежаться, как это называют триатлеты. Если времени было немного, то устраивал пробежки по 6–7 километров по асфальту до главного шоссе и обратно, куда включал и скоростные работы. А если настроение и самочувствие были подходящие и окрестные поля окрашивались золотом вечернего солнца, то отправлялся в забег на 15–20 километров по горам за окраиной Писсури.