Человек и его тень

Поначалу, войдя в его закуток, я молча садился на стул, принимался за роман, который прихватил с собой, и не обращал никакого внимания на Ши, разминавшего табачные листья на своей постели. Каждый раз, когда я раскрывал книгу, Ши молча наливал чай в чашку передо мной, и в эти моменты я испытывал некоторую неловкость. Но, вернувшись после третьего обхода, я почувствовал, что молчать дальше становится уже неудобно.

Я вспомнил, как наш директор рассказывал, будто несколько десятков лет назад помещения нашей школы были резиденцией маньчжурского князя, и, чтобы нарушить молчание, я спросил:

— Дядюшка Ши, не знаете ли вы, что было при князе на месте теперешней спортплощадки?

— Сад был.

В моем воображении всплыли картины из романа «Сон в красном тереме». Почему-то вспомнилось название одной из последних сорока его глав: «О том, как лунной ночью в саду Роскошных зрелищ призрак предостерег».

— Дядюшка Ши, — улыбаясь, спросил я, — а привидения в том саду были?

— Были.

Я удивленно посмотрел на него. Старик не спеша потягивал дым из своей длинной трубки.

— Да разве привидения есть?

— Я видел.

— Это вам наверняка померещилось. Не бывает их.

— Я же видел.

— Правда? Ну и как же оно выглядело, привидение? — растерянно спросил я.

Ши приподнял голову и взглянул мне прямо в глаза. На его слегка приплюснутом лице по-прежнему не было заметно никаких чувств. Он равнодушно сказал:

— Тогда мне было столько же, сколько сейчас тебе. Большая часть этих княжеских хором уже отошла к школе. Тогда спортплощадка не была такой большой. На восточной половине ее в ряд стояли бараки — для учеников. А нужду они справляли по ночам в деревянные параши прямо за бараками. Вот!.. А я к утру должен был опрастывать параши, так что в пятую стражу приходилось из постели вылезать. Один раз встал я с постели раньше, чем всегда. Пошел к баракам. Только подошел к ним, как вдруг мельк — белая тень. Смотрю, вроде бы женщина. Одета в бледно-голубую кофту, заправленную в черную юбку. Ты же знаешь, школа наша всегда была мужская, учениц не принимали. Откуда же взяться здесь женщине? Да еще среди ночи.

— Бывают же смелые девушки, наверняка одна из таких и перелезла через стену, — отшутился я.

Голос дядюшки Ши по-прежнему оставался ровным и неторопливым:

— Я прошел вперед, крикнул: «Не прячься, выходи!» Она и вышла из-за угла. Волосы черные как вороново крыло, лицо белое как снег, углы глаз опущены вниз, а губы красные, будто с них кровь сочится…

Я прервал его.

— Какое же это привидение? Это человек живехонький.

Ши, казалось, не слышал моих слов.

— Стал я перед ней прямо лицом к лицу, — монотонно говорил он, — спросил: «Человек ты или привидение? Отвечай!» Она отвесила поклон и, плача, проговорила: «Брат! Человек я, никакое не привидение…»

Ши замолчал. Он сильно затянулся из трубки и продолжал:

— Сомнение меня взяло, а она добавила: «Горе мое злосчастное!» Повернулась и пошла прочь. Смотрю: идет она босая, а ноги ее не по земле ступают, а над землей плывут на цунь с лишком. Потом завернула за угол, исчезла…

Сердце у меня гулко застучало. Всей спиной ощутил я вдруг ночную пустоту и холод школьного двора, куда мне вновь надо было идти сейчас на обход…

Впрочем, через минуту я успокоился и подумал: комсомолец обязан верить в материализм, на него не должен действовать яд суеверий; я прямо посмотрел на дядюшку Ши и твердо сказал:

— У вас определенно тогда возникли галлюцинации. Привидений нет и никогда не было.

— Нет, не мог я ошибиться. Я ведь тогда, когда вернулся к себе, еще пожалел ее: холодно ночью, а она босая. Купил ей чулки и тапочки, ночью положил их на то место, где ее встретил. На рассвете пошел посмотреть, а чулок и тапочек уже нет. Ученики в те часы еще не вставали, если не она, то кто их взял?

Я не знал, что сказать.

— Ну, ладно! Ты отдыхай, а я за тебя обход сделаю. — Дядюшка Ши поднялся и, взяв со стола мой электрический фонарик, не спеша вышел.

Я прислонился спиной к стене, стараясь разобраться в своих чувствах. Я и сердился на Ши за его суеверия и за тот страх, который — пусть и на короткий миг! — он внушил мне своим рассказом, и был благодарен ему за внимание ко мне и заботу.

Но днем при ярком свете вся эта история предстала мне совершенно иначе. «Старый темный человек», — подумал я о дядюшке Ши и тут же постарался выбросить его из головы.

2

В следующий раз я близко столкнулся с Ши только осенью 1964 года. В то время в школе уже было принято устраивать собрания, на которых старые люди рассказывали о своей прежней горькой жизни, и мне нужно было найти кого-нибудь, кто сможет прийти к ученикам, чтобы поделиться с ними тем, что ему пришлось перенести до освобождения.

Я отправился к Цао. Незадолго до этого его как раз перевели в нашу школу на должность заместителя секретаря партийной организации. Он и тогда был такой же, как сейчас, — черный, тощий и старый на вид, хотя исполнилось-то ему в ту пору всего тридцать восемь.

Придя к Цао, я принялся сетовать: