Человек идет в гору

играть, а она — ни-ни... бригадир! Слово-то какое

начальственное, в старину, кажись, генералы так

прозывались.

— У вас, дед Никифор, у самого борода

генеральская! — бойко отпарировала девушка.

— Видал, как стрижет? Без огрехов! А в бригаде дело

повела все чисто по науке: тут фосфор, тут калий, тут

чорт те что!

— И с парнями так-таки и не переглядывается? —•

спросил Чардынцев-.

— Ни в какую! — засвидетельствовал дед.

— Будет вам, дедушка, смеяться-то!—обиженно

надула губы девушка. — Товарищу полковнику вовсе это

неинтересно.

141

— Нет, напротив, мне очень интересно познакомиться

с вашей жизнью, — заметил Чардынцев.

— Тогда приходите завтра на Шайтанку. Не забыли,

верно, ее? — глядя на него в упор своими озорными

глазами, еще громче сказала девушка.

— Не забыл. Приду, — ответил Чардынцев, и

светлая улыбка озарила его лицо.

Дед Никифор, видимо, кого-то поджидал: он то и дело

выглядывал в окно на потонувшую в сумерках улицу,

весело балагурил, потом, заметив чью-то приземистую

фигуру, громко сказал:

— Луна-то как вырядилась, — будто девка к венцу.

Но так как это замечание не возымело никакого

действия на молодежь, он с укором покачал головой:

— А все ж таки не выветрился еще из нас

несознательный элемент! Лексей Степаныч, поди, устал с

дороги-то...

Не успел Чардынцев возразить, как дед Никифор

выпроводил молодежь из избы.

— Это кто такая, солнечная больно? — спросил

Чардынцев, не переставая улыбаться милому облику девушки.

— Танюшка, Селиверстова вяучкг... Помнишь, был

такой бородач в Степановой артели?

В горницу вошел невысокий, смуглый мужчина лет

около пятидесяти.

— Наш председатель, Потап Митрич, — представил

словоохотливый дед Никифор. — Разговор у нас к тебе

сурьезный, Лексей Степаныч. Главный... как бы складней

сказать... интерес у нашего колхоза нынче —

электричество1. Хотим электрическую станцию завесть. Да вот

Митрич тебе толковей обскажет.

— Ты уже все рассказал, Никифор, — улыбнулся

председатель колхоза, потом улыбку сменила озабоченная

складка над переносьем. — И вправду, электричество

нынче в думках у старого и малого. Начали мы строить

гидростанцию. Проект составили. Заготовили лес, камень,

металл. Уже и турбину подвезли. Все как у людей! Да

потом областная контора Сельэлектро нас

нежданно-негаданно порадовала: «Генератора и моторов нынче не

дадим. Вы оказались вде плана». Статьи какие-то

сократили, бог их знает! Ну и вышибли нас из плана-то!

— Вне плана! — взъярился дед Никифор. —Долго ли

им, чугунным душам, нас сызнова в план втиснуть! — Он

142

взглянул на председателя, словно говоря: «Сухо, брат,

у тебя получается. Дай уж я скажу». Важно разгладив

бороду и пожевав губами, дед начал:

— Лексей Степаныч, пойми ты нашу думку-заботу. И

окот племенной имеем, и птицу, и рыбок таких развели,

что покойный батя твой — уж на что рыбак! — аи тот

ахнул бы, а все сидит заноза в душе: чем мы хуже

других—Верхне-Заслонских, к примеру? У них электричество

не только в избе, а и на токах, и на фермах...

Чардынцев радовался их новой светлой заботе, но он

не мог взять в толк, чего они от него хотят.

А дед продолжал ласково журчащим говорком:

— Митрич завтресь едет в город. Поскольку ты,

Лексей Степаныч, высокого звания человек, хотим мы

попросить тебя вместе с Митричем... там-сям походить... для

солидности и большего уважения....

— Вряд ли буду чем полезен, — ответил Чардынцев

помрачнев.. — В отставке я...

— Хе-хе... Лексей Степаныч... шутки шутишь,—

грозя пальцем и лукаво прищурив глаза, сказал дед Ни-

кифор.

Остальные старики тоже весело осклабились.

— Серьезно. В отставке я, — повтори^ Чардынцев,

мрачнея еще более.

— Это почему так? По какому праву и случаю? —

обиженно зачастил дед Никифор, широко раскрыв глаза

и зорко приглядываясь к Чардынцеву. — Дедушка Фрол...

восемьдесят шесть годов ему намедни минуло... Он в

правлении в сторожах состоит. Когда ему комсомол наш

Васятка Черняй про отставку намекнул, в такое волнение

вошел, что весь день шумел, ровно Волга в непогоду.

«Ты меня, — грит, — сопливый апостол, ставил, чтоб

отставлять? Мне народ доверие оказал. Я, — грит,—при

деле стою. А нонче человек без дела, что спичка без

головки. Ты меня,— грит,— не трожь, а не то я те так

отставлю, что с тебя пух-перо полетит!» Вишь ты, какой

бодрости старик! А ты чего?

— Пулеметом меня прострочило. Под Берлином. В

легких еще и сейчас пуля сидит.

— Батюшки, и Степана так же вот... в легкие... —

сказал кто-то сочувственно.

— Да, ранение отцовское,— невесело подтвердил

Нардынцев. — Врачи велят лечиться и отдыхать, отды-

143

хать... — Он слабо, словно бы виновато улыбнулся: — Вот

в отставку и вывели...

Дед Никифор смущенно заморгал глазами:

— Извиняюсь за недопонимание, Лексей Степаныч.

Дело сурьезное...

— А все же я постараюсь вам помочь, — оживился

Чардынцев.— Кстати, мне тоже надо в город заехать.

Есть там у меня фронтовой товарищ, врач.

—• Вот, ладное дело! —обрадовался дед Никифор. От

удовольствия он даже прижмурился и пошел сладко

журчать: — Приходит в Сельэлектро наш Митрич, а

рядышком — полковник, да вся грудь в орденах, ровно небо в

звездах.

«Здравствуйте, дескать, люди-человеки, глядите,