Человек идет в гору

Все громко расхохотались. Точка глядел по сторонам, ища поддержки, и, наконец, остановился на Глебе.

— Некоторые еще не умеют резца заточить, а критиковать наловчились, — бросил Глеб, даже не взглянув на Наташу.

Наташа обозленным, тяжелым взором глядела в лицо Глебу. Она искала встречи с его глазами, чтобы может быть в последний раз попытаться отыскать в них ту путаную, несчастливую стежку, что увела его от широкой дороги.

Но Глеб отворачивался.

Наташа закусила губу, подавляя нахлынувшую боль. В густых ресницах блеснула и пропала слеза.

— Резцы затачивать я научилась. Но молчать о некомсомольском поведении бригадира не умею и не буду! — В голосе Наташи мягко дрожал след недавней перекипевшей слезы. — Кстати, о резцах. Всем известно, что Глеб изобрел специальные формы заточки резцов, которые в несколько раз увеличивают производительность. Но кто из вас знает, как он это делает? Кому он передал свой опыт?

— Никому! — зычно крикнул Павка Семенов.

Глеб побледнел. Он сидел напряженно вытянувшись, словно ожидая удара.

— Дайте слово! — снова крикнул Павка, когда Наташа села на свое место, утирая платочком вспотевший лоб.

Выйдя к столу, он поглядел опасливо и вместе дерзко, как человек, который в ответ на обиду готов постоять за себя.

— Я беспартийный, ребята… Считаю, рановато мне в комсомол, коли работать еще не научился. Пошел я в бригаду к Глебу, думаю, этот научит работать, как-никак — комсомолец, парень башковитый! А что получилось? Парень он башковитый, да только себя любит, а на других сердитый. Два года сидим мы на обдирке валиков. Тошнит уже нас от них, сердешных! А попросишь работу посложнее, — от Глеба один ответ: запорете! Вот и выходит, — сам чемпион, а мы вроде без детали патрон: крутимся вхолостую!

— Павка правду говорит! — вскочил с места быстрый и черный, как галчонок, Ильзар Шахмаев. В цехе звали его Елизаром. — Глеб отбирает в бригаду, как в футбольную команду, лучших ребят. А потом портит — держит на простых операциях. Я ремесленное училище окончил, четвертый разряд получил, а у Глеба я до второго разряда докатился. Так и другие. Пошарьте у Глеба за пазухой, — там не то, что резцы, а и разряды наши найдете!

Собрание засмеялось: «Прозевал Елизар, их Глеб снес на базар!» Кто-то предложил обыскать Глеба и отобрать отнятые им у ребят разряды.

В президиуме поднялся Чардынцев.

— На первый взгляд смешно, — начал он негромко, — а в самом деле очень печально. И не потому, что сегодня на этом собрании развенчана слава Глеба Бакшанова. Не героем, не примером для подражания, а недалеким, по существу, отсталым комсомольцем оказался Глеб. А ведь в сущности Глеб — неплохой человек, и если бы его поправили, он мог бы стать не мнимым, а подлинным героем.

Печально, товарищи мои, потому, что в истории с Глебом, как в капле воды, отразились неказистые дела всего цеха. Вот где причина отставания второго механического! — он поглядел на Добрывечера, словно приглашая его вникнуть в причину их общей беды. — Я сначала удивлялся: как мог Глеб Бакшанов стать у вас лучшим стахановцем? А потом понял: это ваш стиль работы. Шум и треск вокруг рекордсменов и полное безразличие к основной массе. А ведь все решают массы, а не чемпионы!

Наташа сидела строгая, сосредоточенно-выжидающая. Выходит, не только Глеб, а и весь цех болен одним недугом — невниманием к среднему, рядовому рабочему. Значит, не только Глеб, а и она, Наташа, и Яша Зайцев, и Добрывечер, и Павлин, и все комсомольцы в ответе за это. «И почему мы не видели? Почему Чардынцев первый приметил нашу беду? Или со стороны виднее?»

— И еще у вас одна беда, товарищи мои! — продолжал Чардынцев. — Вам не хватает окрыленности, умения видеть в малом великое. У вас есть, верно, комсомольцы, не выполняющие норму…

— Таких много! — раздался чей-то высокий голос.

— Ну вот. И если бы вы сумели зажечь в этих ребятах мечту выполнять норму или повысить выработку, скажем, еще на десяток процентов, — как бы хорошо это было! Могут сказать — мелкая, де, мечта — десять процентов. Да и мечта ли это? Где здесь романтика? Мечта, товарищи мои. Большая мечта! У Джека Лондона есть рассказ «Мексиканец». В подпольную организацию пришел юноша Ривера и сказал, что он хочет работать для революции.

«— Отлично, — произнес один из руководителей. — Ты сказал, что хочешь работать для революции. Сними куртку. Поди сюда. Где ведро и тряпка? Пол у нас грязный. Ты начнешь с того, что хорошенько его вымоешь, и в других комнатах тоже. Потом займешься окнами.

— Это для революции? — спросил юноша.

— Да, для революции.

— Хорошо, — сказал он. И ничего больше. День за днем он являлся на работу, подметал, скреб, чистил…»