Человек идет в гору

— Спасибо, — тихо поблагодарила Лиза.

— Вам спасибо, — уже веселее ответил Мишин.

Лизу позвали к телефону. Она извинилась и пошла быстрой, ровной походкой. Все трое невольно залюбовались ею — стройной, уверенной, с венком темных кос, обвитых вокруг гордо посаженной головы.

— У тебя не жена, а советник первого класса, — с восхищением проговорил Мишин. — Слушался бы ее раньше — не хромал бы!..

В партком пришли Сабир Ахметов и Зоя Рыбалко. Они были до того возбуждены, что забыли поздороваться с Чардынцевым и оба разом заговорили:

— Лунин-Кокарев — бюрократ бездушный! Отказывает! А новый дом уже закончили… государственная комиссия приняла!

— Тише, тише, — засмеялся Чардынцев, — стол опрокинете. Говорите поодиночке, а то я ничего не пойму. Причем тут новый дом? — И вдруг, догадавшись в чем дело, быстро поднялся, блеснул глазами: — Так, значит, вы… Поздравляю! Желаю вам долгой счастливой жизни!

Он крепко пожимал им руки. На их молодых лицах заметно рассеивались тени неприятного разговора с Луниным-Кокаревым.

— Значит, он отказывается дать вам квартиру?

— Отказывается! А мы просим только одну комнату, — уже спокойнее проговорила Зоя. Из-под белого платка выглядывали ее золотистые, празднично завитые кудри.

— Лунин-Кокарев — руководитель с большим браком, — рассудительно сказал Сабир и положил на стол заявление.

Чардынцев вызвал по телефону начальника ЖКО.

— Зайди на пяток минут.

Он повесил трубку и попросил молодоженов посидеть в соседней комнате.

Лунин-Кокарев, небритый, с угрюмым взглядом узких черных глаз, вошел в партком и, увидев Сабира и Зою, недовольно повел бровями и сердито раскрыл дверь в комнату секретаря парткома.

— Неужели ничего нельзя сделать? — спросил Чардынцев, протягивая Лунину-Кокареву заявление.

— Ничего! — шумно вздохнул Лунин-Кокарев, будто подтверждая этим, что в его распоряжении не осталось не только метра, но и сантиметра свободной жилплощади.

— Посмотри хоть, кто пишет-то.

— Знаю! — отрезал Лунин-Кокарев, отворачиваясь от заявления. — Молодая семья, счастливый брак, первая любовь… Знаю! Слышал!

— Все-таки слышал? — улыбнулся Чардынцев, внимательно щурясь на Лунина-Кокарева. — А знаешь, товарищ начальник, как на заводе называют твой отдел?

— Известно как, ЖКО. Жилищно-коммунальный…

— Нет. Его называют: «Жди когда откажут».

— Конечно! — вконец обиделся Лунин-Кокарев. — Я забираю все квартиры себе, я солю их в бочке вместе с огурцами!

Он горестно сморщился, и Чардынцев молча удивился. Лицо Лунина-Кокарева, помятое и обрюзгшее, напоминало сейчас размякший соленый огурец.

— Нет, уйду я с этой работы, Алексей Степаныч! Ты понимаешь, что ни день — свадьба. Ну, где я наберусь квартир?

— Что ни день — свадьба, говоришь? — снова повеселел Чардынцев. — Это же… это же красота!

— Кому красота, а кому одна маята.

— Скучно работаешь, Лунин-Кокарев. Оттого и трудно. Панихида у тебя, а не работа. Надо видеть за этим заявлением большую счастливую судьбу молодого рабочего. — Он коротко вздохнул и, понизив голос, добавил: — Возьми заявление и сегодня же выдай им ордер. Вне очереди! С директором и с завкомом я согласую.

Лунин-Кокарев взял заявление и с обидой в голосе сказал:

— Выдам, Алексей Степаныч, но только теперь я всех счастливых супругов буду направлять к тебе.

— Направляй! — громко рассмеялся Чардынцев.

Через несколько минут, выглянув в окно, он увидел, как Сабир и Зоя, раскрасневшиеся, веселые, вели под руку Лунина-Кокарева, который тоже казался моложе и улыбчивее…

«Красивая штука — любовь. Прав Добрывечер — праздник это у человека».

Как никогда прежде, Чардынцев чувствовал сейчас свою личную неустроенность. Он никогда не был одинок. Люди всегда окружали его. Он любил людей, но не сладенькой и добренькой, а суровой любовью друга. В борьбе, в большой и трудной работе растворялась горечь его семейной неудачи.

Чардынцев снял трубку телефона, задумчиво подержал ее в руке, потом, не решившись, осторожно положил трубку на место.

— Алексей Степаныч здесь? — узнал он голос главного инженера, необычно громко прозвучавший в соседней комнате.

Чардынцев вышел из-за стола и распахнул дверь. Солнцев, без шляпы, с сияющими глазами шагнул к Чардынцеву.

— Алексей… сборка первой серии не остановится!

— Ну? — обрадованно воскликнул Чардынцев. — Выкладывай. Как вы додумались?

— Не поверишь, Алексей! Я сам бы не поверил…

— Да говори же!

— Ты помнишь, кто-то из рабочих сказал в шутку про деревянные подшипники? Так вот… Подходит ко мне Ибрагимов и говорит: «Вы смеяться будете… Но мы обмозговали весь процесс сборки и все-таки решили применить… деревянные вкладыши». Я поглядел на Рубцова, Рубцов на меня: смело!

Мы просмотрели технологические карты и — представь! — решили, чтобы не задерживать сборку из-за подшипников, временно заменить их деревянными вкладышами. Когда придут подшипники, мы безболезненно снимем вкладыши.

— Вот видишь, прав был Семен Павлович, предложив посоветоваться с рабочими.

— Прав! — горячо отозвался Солнцев, потом, вспомнив, добавил: — Так ведь эту мысль ты первый подал.