Человек из красного дерева

– Потом я присоединю голову к телу: видишь, тут пазы? Потом обработаю место соединения так, что его не будет заметно. Потом приведу всю работу в божеский вид, отшлифую. Потом уберусь в мастерской. Вынесу мусор, вымою полы. Себя приведу в порядок. Потом позову брата, он прочтёт над ней молитвы, и мы её поднимем. Она станет одной из нас.

Гера поколебалась.

– А можно сфотографировать?

– Нет, – сказал я. – Зачем тебе фото? Кому ты его покажешь? Тебе всё равно не поверят. И если в полицию пойдёшь – тоже не поверят. Это знание – для тебя, и больше ни для кого.

Она молчала.

Такое, если по чести, очень трудно вместить и понять. Искусствовед Ворошилов тоже не мог поверить своим глазам. Когда мы ему сказали – он на какое-то время лишился дара речи, и потом неделю сильно пил. Ему тогда не было и тридцати – как его дочери теперь.

– В полиции я была, – призналась Гера. – Два раза. Сказала, что заинтересована, что хочу знать, как погиб отец. Теперь вот ты мне сказал, как он погиб. Надеюсь, это правда.

– Это правда. Я бывший святой образ, я врать не могу.

Я посмотрел в её глаза, она в мои; быстро отвернулась. Конечно, она ещё не готова была принять все три стороны мира.

– Ты должна понять, – сказал я, – голова Параскевы никогда не принадлежала твоему отцу. Заслуга твоего отца только в том, что он её нашёл. Он сам её восстановил, и написал научную монографию. Мы ждали, что твой отец отдаст нам голову, но он только обещал. Твой отец был нам очень нужен. Мы – нелегалы, мы прячемся, у нас поддельные паспорта. Мы не стареем, не умираем. Нам всем на вид по тридцать с небольшим. Мы всё время в тени, мы боимся. А твой отец был человек из плоти и крови, талантливый историк, он искал деревянные фигуры на законных основаниях, как учёный, он делал на этом карьеру. Мы были счастливы, что у нас есть такой друг, как твой отец. Мы верили ему. Он обещал отдать нам голову Параскевы, и мы ждали, когда отдаст. Это тянулось долго. В конце концов я сам забрал голову. Вот и вся история. Мне тяжело и стыдно. Я не крал чужое, я действовал в интересах своего народа, но я всё же грубо вломился в чужой дом. Я не был вором, нет на мне такого греха – но я у п о д о б и л с я вору! Это было гадкое чувство. Очень человеческое.

Гера слушала, гладила ладонью малую фигуру, стоя ко мне спиной. Перестала бояться, подумал я.

– Давай, – сказал, – на этом прервёмся. Мне нужно работать, я не могу останавливаться на полдороге. Пойдём наверх, я тебе чаю горячего налью. У меня конфеты есть шоколадные и леденцы. Приезжай ко мне дня через три. К этому времени я всё сделаю. Я познакомлю тебя со своим братом.

– Спасибо, – ответила Гера, – конечно.

– Ты не зря приехала, – сказал я.

Она улыбнулась и тяжко выдохнула; это было молодое и весёлое движение. Дух её, вроде бы угнетённый, в этот момент вернул себе крепость.

– Это точно, – сказала она.

И пошла к лестнице.

Пока я поднимался следом – моя гостья выскочила из дома.

Не успел дойти до калитки – зажужжал мотор, и обильно зачавкала жирная весенняя грязь под колёсами.

Я так и не узнал: одна ли приезжала ко мне домой Гера Ворошилова или с кем-то.

Какое-то время в апрельском сумраке маячили красные задние фонари.

Уехала. А я остался – в виде молодого лохматого мужика, одетого в драные джинсы и ветхую рабочую фуфайку, возле калитки в сплошном чёрном заборе, с наполовину срезанным мизинцем, с распиленным предплечьем.

А как иначе было ей объяснить?

Пока от себя не отрежешь – никому ничего не докажешь.

Жаль было видеть, как удаляются красные огни, – слишком быстро; слишком звонко звенел мотор; слишком торопилась дочь Ворошилова сбежать.

Но совесть моя была чиста. Я во всём признался, рассказал и показал. Дальше всё произойдёт само собой, по воле Создателя.

Я представил, как она выедет из деревни на просёлок, и по тому просёлку доберётся, через рытвины и лужи, до ровной асфальтовой дороги, и разгонится по той дороге, и через десять километров увидит автозаправку, ярко освещённую, уютную, с магазинчиком и кофейным автоматом. И там она остановится, наверное, чтобы вернуться в привычный мир. Я бы на её месте так и сделал.

Потом она отдышится, успокоится и поедет домой в город. Если с ней подруга или друг – ей будет легче.

А что она сделает назавтра – то́ нам неведомо.

– То нам неведомо, – сказал я себе.

Вокруг меня сомкнулся мой привычный мир – надо было возвращаться к работе.

Я позвонил Читарю, послушал длинные гудки и сбросил звонок.

Спустя полминуты он перезвонил сам.

– Жду тебя завтра, – сказал я. – У меня почти готово.

22

Читарь приехал своим ходом, на автобусе. Так мы договорились заранее. В нашем деле никакая предосторожность не помешает. Чужая машина, стоящая во дворе, – знак того, что в доме кто-то есть. А если двор пуст, и свет не горит, и закрыты ставни, – стало быть, и в доме никого. Явится незваный гость, постучится – да и уйдёт ни с чем.

Я помог Читарю вытащить огромный тяжкий рюкзак.

Не знаю, как мы выглядели со стороны. Наверное, крестьянами, деревенщинами. Ботинки из военторга, старые куртки.

Выглядели как надо: увидишь таких – и забудешь через минуту.