Человек из Назарета

Как и следовало ожидать, именно фарисеи, выведенные из себя тем, что делал и говорил Иисус, решили добиться официального осуждения новоявленного пророка, после чего погубить его, и орудием своим положили сделать Высший религиозный совет Израиля. Элифаз, Самуил, Иона и Эзра были членами совета, а потому имели возможность свободно говорить со священниками, хотя, может быть, и не самыми авторитетными. Степень их близости была столь высока, что, когда Элифаз пригласил на ужин к себе в дом двоих священников из Совета, а именно Хаггая и Хаббакука, то вел себя с ними весьма покровительственно, а они и не обижались – тем более что были заняты, прокапывая глубокие траншеи в горах деликатесов, которые в доме Элифаза подали к ужину слуги (жареная форель, тушеные сладкие коренья, жареная телятина, фрукты и терпкие греческие вина). После ужина Элифаз сказал:

– Совет обязан собраться по этому поводу, и как можно скорее. Всякие задержки будут только поощрять его, этого улыбчивого говоруна, а также толпу неотесанных оборванцев, которая его сопровождает. Если бить, то бить прямо сейчас.

И он посмотрел на Хаббакука и Хаггая, которые с самыми дружескими улыбками выглядывали из-за гор снеди.

– Если мы станем собирать Совет по поводу какого-то странствующего проповедника, – сказал Хаббакук, – не решат ли люди, что мы неспособны справиться с ним самостоятельно?

– Я думаю, для начала можно ограничиться выражением частного порицания, – проговорил Хаггай. – И обосновать его заботой о морали и общественном порядке.

– Каждый человек, – сказал Эзра, – имеет право защищать свое человеческое достоинство и авторитет. У меня был ученик, который изрекал шуточки по поводу овец в волчьих шкурах. Я от него избавился, а теперь он открыто смеется надо мной на улице. Кричит, что я – гроб повапленный… Этот молодой…

Элифаз широко зевнул, чтобы подавить смех, который едва не вырвался из его нутра – в сравнении Эзры с выбеленным гробом что-то было! Победив смех, Элифаз со всей серьезностью сказал:

– И это не пустяки. Он смеется над верой наших предков. Что скажете, достопочтенные отцы?

– И как далеко вы готовы пойти? – спросил Хаггай.

– До конца, – ответил Эзра.

– Удалите его из Иерусалима, – предложил более умеренный Самуил. – И его, и толпу его нищих последователей. Напугайте его. Подловите на святотатстве. Напомните о наказании, которое его за это ожидает.

– О, он очень аккуратно избегает того, что можно оценить как святотатство, – сказал Хаббакук.

– Ну да! – с негодованием покачал головой Эзра. – Все, что он делает, так это оскорбляет тех, кто выше его по положению.

– А разве это не святотатство, – вступил в разговор Элифаз, – утверждать, будто блудница вступит в Царство Небесное прежде священника из Храма?

– К сожалению, нет, – покачал головой Хаггай. – Увы, но это так. Я думаю, нельзя ли в его речах найти что-нибудь, направленное против гражданских властей?

– Здесь он тоже крайне осторожен, – хмыкнул Хаббакук.

– Этот центурион, – сказал Иона, – теперь на всех углах станет рассказывать, что у Рима среди евреев есть, по меньшей мере, один друг.

– А давайте-ка заставим его сделать выбор между Богом и кесарем, а? – предложил Хаббакук. – Обязательно на чем-то и попадется!

– Не вижу, как это все сработает, – усомнился Элифаз.

– Нет, это мы сделаем потом, – с жаром отреагировал Хаггай. – А пока попробуем кое-что попроще.

Тем, что попроще, оказалась публичная демонстрация благочестия, активное участие в которой принял Эзра. Он занимался импортом муки, имел много наемных рабочих и знал, что жена одного из этих рабочих путалась с приятным на вид молодым человеком, торговавшим лампами из кованого железа. За эти лампы, кстати, торговец мастерам-изготовителям недоплачивал. Женщину звали Тирза (имя ее мужа можно и не называть!), и вот ее-то Эзра, пока муж был на работе, с помощью Элифаза и Ионы и при моральной поддержке Хаббакука и Хаггая выволок за волосы из дома и потащил на площадь перед Храмом, чтобы там подвергнуть публичному осуждению за прелюбодеяние и побитию камнями. Фарисеи специально выбрали время, когда Иисус с учениками находятся поблизости. Так и теперь ученики обедали в близлежащей таверне, а сам их учитель сидел на площади в тени смоковницы и тонкой палочкой писал что-то или рисовал на пыльной земле (дождя не было уже больше десяти дней). Кто-то говорит, что он рисовал большую рыбу, а над ней писал свое имя по-гречески. Но это к делу не относится. Эзра между тем, таща за волосы вопящую Тирзу, кричал так, чтобы слышал Иисус:

– Братья израильтяне! Как сказано в Завете, данном Моисею Господом, прелюбодеяние есть преступление. Прелюбодеяние – смертный грех, и перед вами – грешница, которую застали в момент совершения греха.

– В самый момент? – переспросил некто, у которого явно потекли слюнки.

– Почти! – уточнил Эзра. – Чуть позже. Тот, кто участвовал с ней в грехе прелюбодеяния, не так виновен, как сама грешница, поскольку, как сказано в Писании, именно через женщину грешит мужчина. Так было в Эдеме. Так и у нас. Побейте ее камнями!