Человек из Назарета

– Не думаю, что мы ведем себя достойно…

Элифаз между тем не унимался.

– Ну, пророк! – шипел он. – Пророчествуй, кто ударит тебя следующим, грязь!

Он изготовился вновь ударить Иисуса, но тот, сдернув с лица повязку, бросил ее на пол, после чего схватил Элифаза одной рукой за ворот, без всякого усилия, словно ребенка, поднял перед собой и сказал:

– Ну-ка, попробуй плюнуть теперь. Плевать-то лучше сверху вниз, чем снизу вверх.

Элифаз, не в силах освободиться, яростно извивался. Иисус отпустил его, и тот упал на пол. Тотчас же прочие фарисеи набросились на Иисуса, стараясь ударить побольнее, а тот стоял, с улыбкой глядя на них и не сопротивляясь. Затем открылась дверь из внутренних покоев, и вошел Зера. Холодно посмотрев на Элифаза и его друзей, он проговорил:

– Это неприлично!

– Согласен! – проговорил Иисус. – Прошу меня простить. Как я полагаю, момент у нас торжественный.

Элифаз зарычал от ярости.

– Все собрались и ждут тебя, – проговорил Зера. – Следуй за мной.

И он жестом указал на арку, которая вела в пустой гулкий коридор, в котором висел застарелый запах черствого хлеба. Мимо них скользнул какой-то человек с деревянными восковыми табличками – наверное, секретарь. Секретарь при приближении Зеры зевнул, но, когда увидел Иисуса, высоченного и мускулистого, то так и застыл с открытым ртом.

– Это здесь, – проговорил Зера и, открыв дверь, кивнул Иисусу:

– Проходи.

– Негоже преступнику входить прежде священника Храма Соломонова, – проговорил с улыбкой Иисус.

Зера мгновение смотрел на него с каменным выражением лица, после чего прошел в дверь. Иисус последовал за ним.

В большой комнате за длинным простым столом сидело около дюжины защитников веры – из служителей культа и из мирян. Когда Иисус вошел, один из священников только что справился с длинным зевком.

– Слишком ранний час, – проговорил Иисус. – Прошу простить, что из-за меня вас вытащили из постели.

– Заключенный, – резко сказал Зера, занимая свое место за столом, – должен говорить только тогда, когда к нему обращаются.

Слуга отворил дверь, и в комнату вошел Каиафа. Собравшиеся встали. Мантия на первосвященнике была не первой свежести – потертая и местами даже грязная.

– Предвижу церемониальную перемену облачений, – проговорил Иисус.

– Заключенному позволительно говорить только тогда, когда к нему обращаются, – резко повторил Зера и посмотрел на Каиафу, который сел в центре стола. Кивнув, первосвященник сказал:

– Можно начинать, я полагаю.

Посмотрев на Иисуса, он произнес:

– Ты Иисус из Назарета. Так?

Иисус не ответил.

– Отвечай! Тебя зовут так?

Иисус молчал.

– Заключенный ведет себя вызывающе и делает это совершенно намеренно, – пояснил Зера.

– Ты не отрицаешь, что зовут тебя именно так, – продолжал Каиафа. – Но ты еще зовешься Мессией. Если ты считаешь себя Мессией, то должен подтвердить это.

– Если я скажу это, ты же не поверишь, – ответил Иисус. – Так какой смысл говорить?

– К первосвященнику следует обращаться «ваше преосвященство», – сказал Зера.

– Какой смысл, твое преосвященство, говорить об этом? – повторил Иисус.

– Это не ответ, – сказал Каиафа. – Но у тебя будет время ответить. А теперь скажи, в чем сущность учения, которое ты со своими учениками распространял здесь, в Иудее?

– Тебе не нужно об этом спрашивать, твое преосвященство, – ответил Иисус. – Я открыто говорил об этом со всеми, кто хотел слушать. Я учил в синагогах, на улицах, в Храме. Я не делал из этого никакой тайны. Если ты хочешь знать, чему я учил, спроси тех, кто меня слушал.

Зера и Каиафа молча переглянулись. Со своего места вскочил Хаггай, и, ткнув пальцем в сторону Иисуса, вопросительно посмотрел на первосвященника. Каиафа кивнул.

– Заключенный должен знать, – почти прокричал Хаггай, – что мы располагаем подписанными и скрепленными клятвой свидетельствами его преступных речей. Вот вам пример. Так, он говорил, что может в три дня разрушить Храм и вновь отстроить его. Было это?

Иисус посмотрел на Хаггая, но не ответил. Тот пожал плечами.

Каиафа же сказал:

– И все же я возвращаюсь к своему вопросу. Считаешь ли ты себя Мессией? Считаешь ли ты себя (о, святотатственные слова!) Сыном Всевышнего?

– То, что я делаю, я делаю именем своего отца, твое преосвященство, – отозвался Иисус, – и будет моим ответом.

– Именем своего отца! – воскликнул Каиафа. – Это ли не святотатство?

– Теперь, твое преосвященство, ты должен церемониально разорвать на себе одежды, – усмехнулся Иисус.

Каиафа, совершенно не озадаченный словами Иисуса, вскочил и действительно картинно разорвал мантию на груди, на мгновение продемонстрировав собравшимся поросший волосами сосок.

– Итак! – воскликнул он, обращаясь к сидящим за столом. – Каким будет наш приговор?