Человек из Оркестра

И Андрей стал у окна и, глядя на яркоосвещенный просторный двор, обнаружил, что все еще думает об этой тетке, которая просила у него прощения. Так трогательно. Жаль, что она обозналась. Но вот интонацию её голоса, дрожание его — надо запомнить. В спектакле пригодится. Нужная интонация.

И Андрей записал что-то в толстую свою записную книжку.

Ландышевая тетрадь,

24 марта 2021

Успешный

Он был во всем не прав. Сидел, далеко вытянув ноги и удобно положив одну на другую. Четко были видны чистые подметки белых кроссовок. И было понятно, что он давно не ходит пешком, а ездит на машине. Одежда его была дорогой и классной. О том же кричала оправа очков с дымчатыми линзами. Он был нагл до простоты, и в этом странный вызов тому, кто был за экраном, за объективом телекамеры.

Гришкин знал, что на него смотрят, но это его не только не смущало, а — наоборот, как бы поднимало надо всеми. И высота эта, похоже, очень нравилась Гришкину, и он брызгал в лицо ведущему программы этим своим удовольствием, легко отвечая на не всегда деликатные вопросы.

Гришкин прославился талантом литературным. В свои неполные сорок лет он уже был известным за рубежом, аж в самом Голливуде. Ну и тут, его ценила продвинутая публика за острые слова, да и что говорить — за весь его стиль наглый, как в поведении, так и в творчестве.

Гришкин, ничуть не чураясь своего полного успеха, давил в беседе на значимость своей персоны и сожалел как бы, что всё в этой жизни настигало его насильно, и вручала судьба, как эстафетную палочку, удачу — ярким факелом.

Да. Гришкин так и говорил об этом, прямым текстом. А задавленные таким признанием, зрители должны были зеленеть от зависти и ощущать себя полным совком мусора, не имеющего никакого отношения к хоть какому-то достойному уровню своего бытия.

Даже ведущий программу понимал, что Гришкина занесло на особо чувствительную закрытую тему, и что его счастливая распущенность несколько раздражает, но не посмел остановить красноречия этого щеголя. А потом, книжки его были очень популярны, и это слегка успокаивало ведущего. Он слышал где-то, что талант имеет право на всё.

Когда время передачи вышло, вышел и Гришкин. Он так стремительно выбежал из студии, что едва не обогнал свои кроссовки. Которые слегка опаздывали за ним. По крайней мере, так это смотрелось в телекамере.

— Куда это он? — удивился оператор. — Я автограф хотел…

— На другой канал, — вздохнул почему-то облегченно телеведущий. — Все нормально.

Оператор обиженно пожал плечами.

Гришкин же так убежал вовсе не на другой канал. Он едва добежал до мужской комнаты. Он давно не видел себя в зеркале, и это его крайне волновало.

Он протер тщательно очки, умыл лицо, причесался и, внимательно осмотрев свое отражение, сам себе помахал рукой. Привет, мол.

Дальше Гришкин действовал совсем уж неожиданно. Читатель и зритель сильно бы удивились этакому поведению.

Он заехал в супермаркет и взял там палку колбасы, литровую бутылку водки и коробку мороженого. Со всем этим богатством он заехал в заброшенный панельный дом на какой-то трущобной окраине.

Припарковавшись в просторном пустом дворе, он взял в руки пакет и коробку, и легко поднялся по ступенькам на второй этаж.

Дверь ему открыл мужчина в трусах и голым животом.

— Заходи, — коротко приказал он.

Гришкин прошел на кухню, унылую и темную. Щелкнул выключатель. Чуть посветлело.

— Это — мороженое, сунь в холодильник.

Хозяин квартиры насмешливо крякнул.

— Когда ты запомнишь — нет у нас холодильника. Потому что хранить нам нечего. Съедаем все сразу, — и он рассмеялся своей шутке.

Коробкой мороженого он быстро распорядился. Ребятишки взяли себе по две штуки брикетов, а остальные отнесли соседям. И ушли себе гулять, сильно довольные гостем и мороженым.

Гришкин сел на стул, достал бутылёк и закуску.

Хозяин дома улыбнулся этому провианту и сел напротив.

Окно было открыто. С улицы доносились вопли детей и иногда лай собак. Кто-то даже играл на гармошке.

Гришкин сидел и внимательно слушал. А хозяин квартиры уже был в футболке и длинных трениках, говорил, говорил. Иногда, впрочем, будто очнувшись, прикладывал ко рту указательный палец и говорил:

«Тебе лучше не слушать. Не поймешь…»

«Пойму-пойму», — горячо возражал Гришкин, и глаза его блестели азартом гончего пса…

Так сидели они на тесной кухоньке и беседовали. И никто не узнал бы в Гришкине стильного парня с экрана. Он снял щегольские свои очки и сунул в карман. И стала видна беспомощная близорукость его глаз. В которых был жадный интерес к собеседнику.

За окном быстро темнело. Дети вернулись домой.

Тихая жена хозяина дома вымыла им руки и носы, и они пришли на кухню.

— Поужинаете с нами? — почти шепотом спросила она.

Гришкин будто очнулся. Он быстро стал прощаться. Обнял душевно хозяина, все про спасибо говорил. И даже поцеловал руку хозяйке. И так же, впереди своих кроссовок, выскочил из дома.

В машине он, прежде чем отъехать, вынул из кармана диктофончик и, включив гаджет, отозвался голосом:

— Ты не поймешь. Лучше не слушать.