Человек из Оркестра

И тут Петя увидел, как какой-то мужик протирает влажной тряпкой гипсовые бока, и вдруг узнал в нем старого водителя отца. Петр вежливо приподнял бейсболку.

— Рад видеть вас.

Водитель улыбнулся и признался:

— Я вот теперь по саду распоряжаюсь. Хозяин редко выезжает.

В робком этом старике было трудно узнать высокомерного Пашиного водителя в кожаной косухе и форменной фуражке.

— А что, может, прокатимся до города? — вдруг, неожиданно сам для себя, спросил Петя.

— Хозяина спросить надо. Тогда можно.

Формальности были улажены, и Петя, заняв место на заднем сиденье, как в детстве, поехал в город.

Он даже сам не мог себе сформулировать, зачем он едет. В последнюю минуту в машину запрыгнул сын-подросток и, не слушая возражений, устроился рядом с шофером. Пристегнулся.

— Поехали! — разрешил.

Всю дорогу Петр молчал, он все обдумывал и искал объяснения своему желанию проехать по улицам детства. Это было вполне понятное и объяснимое желание. Кто не захочет вернуться, в ком отсутствует всенепременное желание прибыть на улицы детства, где тебе часто разбивали нос и, возможно, унижали, заявиться вот так — победителем, гостем из другой страны, и чуть поважничать этим? Ведь вполне возможно и давних знакомых встретить.

Но, вместо знакомых, Петр вдруг увидел узкую щель переулка. Он сейчас не казался Петру таким таинственным и страшным, но он почти прокричал.

— Стой!

Машины остановились.

Петр почему-то осторожно поставил ногу на мостовую.

За ним выскочил сын.

— Я с тобой, папа.

— Идем, только тихо…

Они перешли улицу. И Петр остановился на входе в этот проулок, будто просил разрешения войти, как запоздалый гость.

Он вскинул голову вверх. На крыше первого дома пошлела реклама «Samsung» а, и он, взяв почему-то сына за руку, шагнул в проулок, как в реку.

Они шли по пустому проулку, и их шаги хорошо были слышны. Звук весело отскакивал от домов и радовал слух. Проулок оказался довольно длинным и становился все уже и уже. Сын пытался достать до стены противоположного дома.

Ему было интересно и весело.

Петр же все еще был напряжен, его настораживала эта странная узина, этот архитектурный изыск, вызывая в нем странное волнение.

Сын все прыгал впереди, будто играя с домами в пятнашки, хлопая по стенам ладошкой.

И вдруг Петра будто вздернули на синюю высоту. Проулок вдруг закончился выходом на простор гранитной набережной. И широченной реки в ней.

Ничто не обещало еще минуту назад этого просторного великолепия.

Небо, вода, орущие чайки — все это вызвало у Петра какой-то эстетический шок. Было шумно, красиво и сине.

Даже сын замер, бросив свою игру с домами.

К реке, прямо из проулка, вели сильно выщербленные ступеньки.

Петр осторожно спустился по ним к этому величественному водяному простору.

Дойдя до самой воды, он глянул вниз, и она ему показала стайки головастых мальков и светлый от солнца песок на дне.

Петр показал мальков сыну, но тот мало обратил на них внимания. Он был занят телефоном, и Петр отстал от него. Он сел прямо на песок у воды и почувствовал досаду на сына, который так равнодушен к этой неожиданно взорвавшейся красоте. Но, ропща на сына, он понимал, что ничем не лучше. И если бы он не проезжал мимо на папиной машине, то уже давно обнаружил тайну странного проулка.

Он был таким же нелюбопытным, пешком ходил мало.

Впрочем и сегодня он приехал сюда. А в такие места нужно приходить пешком. И снимать шляпу.

Что Петр и сделал. Правда, на нем была не шляпа, а бейсболка, но это уже не имело значения.

Ему хотелось снять и у сына пикейный козырек, но сын ловко увернулся, не прерывая разговора по телефону.

И Петр с грустью осознал, что опоздал он сюда, в это восхитительное убежище на целую жизнь.

И почему тогда, в детстве, он не внял зову этого проулка. Ведь он был, этот зов. И не надо было слушать ответ дремучего водителя.

Тупика здесь не было никогда. А были — простор и радость.

Петр взял сына за руку и, почти бегом, одолел проулок. Сели в машину.

— Я же говорил, там — тупик, — сказал водитель.

Петр ничего не ответил. И всю дорогу обратно он молчал. И старался не смотреть на водителя. Ему очень хотелось, чтобы этот халдей попросил у него прощения, за неправду, оброненную им невзначай в далеком доверчивом его детстве.

Радовало только осознание, что великолепие это, увиденное только что им, Петром, с ним теперь навсегда.

И это восхищало и успокаивало. И обещало.

Ландышевая тетрадь,

23 марта 2021

Шлейф