Человек из Оркестра

Она вдруг, совсем забыв о мамином наказе сторониться людей, рассказала ему о том, что она купила у него такого же скрипача много лет назад и попыталась поведать ему, пояснить, о некоем своем разочаровании. Она считала, что ее скрипач — единственный, а тут вот — повтор. И она вдруг рассказала о странном перекосе картины у нее дома, рассказала даже о гвоздике, на котором эта картина висела.

Художник слушал её очень внимательно и, как бы извиняясь за дубль со скрипачом, объяснил ей:

— Тема-то — неисчерпаемая…

— Исчерпаемая, — нагрубила художнику Марта.

— Его хорошо берут. Особенно туристы.

— У картины есть название? — тихо спросила Марта.

— Скрипач, просто скрипач. Музыкант — если хотите.

Художник так и не вспомнил, как и когда Марта купила у него полюбившуюся картину.

— Где же мне упомнить, — будто извинился он.

Марта отошла от картин и вдруг поняла, что общение повергло её в какую-то суетную неразбериху. Ей вдруг представилась улица, по которой веселым оркестром шагают все скрипачи, нарисованные одним ремесленником. Они идут, играя как бы, эти скрипачи, а звука нет, как тогда в ее картине, она хорошо слышала бодрое исполнение мелодии. Она могла ее даже напеть. Да и напевала, когда пивала чай, сидя у себя на кухне и общаясь со старым скрипачом.

Ей стало как-то нехорошо, и она стремительно отошла от художника.

По дороге зашла в строительный магазин и купила дюбель, чтобы закрепить картину наверняка.

Но когда она, раздевшись, с дрелью подошла к картине, то увидела, что нет никакого перекоса. И гвоздик крепок, и скрипач стоит себе ровненько и играет. И мелодия на месте, и мятая шляпа.

Марта улыбнулась и не стала искать даже объяснений этому непонятному и необъяснимому случаю. И не стала анализировать и размышлять, как это может быть.

Да, художник был прав — неисчерпаемая тема.

И она прислушалась к скрипачу, надеясь услышать от него подтверждение.

Скрипку она не услышала, не отступала досада и почему-то стыд за всех скрипачей намалеванных. Которые шли большим оркестром в полной тишине.

Марта еще подумала немного, а потом сняла картину и отнесла её в чулан. Подарит кому-нибудь. А на освободившийся гвоздь повесила календарь с видами города.

Так было правильнее, после увиденного сегодня, да и честнее. Снимки города ни на что не претендовали и не сулили ничего.

А художник в конце дня стал собирать свои работы в просторные холщовые мешки. И там было три собора, два канала и аж четыре скрипача.

Он вспомнил странную женщину, которая сумбурно рассказывала о гвозде в стене, который не удержал картину, и не понимал ее возмущения, что он посмел повторить успех старика-скрипача.

Старик был шикарным и пользовался большим успехом. И при чем здесь какой-то гвоздь?

И он стал грузить свой товар в просторный багажник личного джипа. И уехал. Ненадолго. До завтра. Он осторожно выезжал на проспект, и думалось ему, что день удался. Продал собор и скрипача. И никого не обидел.

Маленькая тетрадь,

2 марта 2021

На лыжах

Этот визит для нее был необходим, хоть и безнадежно нуден.

В последнее воскресенье каждого месяца она навещала тетушку, которая жила на другом конце города, в крепком частном доме на земной полянке. Тетушка называла этот дом усадьбой, хотя внешний облик этого строения мог называться скорее избушкой, с печальной одинокой трубой на покатой крыше.

Нинель поместила в багажник своей навороченной машины тяжелую связку пакетов со снедью и другими гостинцами.

Сколько она помнит себя, тетушка была рядом. И ее елейный скрипучий голос доставал шкодливую Нинель все детство, частично юность, и потом в семейной, не очень удачной, жизни тоже частенько поскрипывал однофразно: «а я тебе говорила».

Нинель не то, чтобы любила тетушку, она к ней привыкла как к климатическому аккомпанементу своей жизни.

Вот и сейчас, она слегка улыбнулась, выезжая на главную улицу городка, которая заканчивалась прямо у дома тетки. Дом назывался крайним, хотя за ним теперь гроздьями просторно развалились новостройки.

Нинель ехала и придумывала, как бы ей полегче отказаться от всегдашнего полноценного обеда с первым, вторым и третьим блюдами. Нинель давно не могла есть так много, да еще мелкие, таявшие во рту пирожки. Их можно было под приятный разговор съесть, как семечек, много-много. Да и кто считал?

Они обедали, тихо и тепло беседовали, и время в этой усадьбе было округлым и холостым, как отстрелянный уже патрон. Потому что говорилось всегда только о прошлом, нынешнее было обыкновенно, в нем не было связей между собой, событийности. И поэтому их беседа велась незлобливо, разбавлялась иногда громким смехом. Да, прошлое всегда улыбается, оно безопасно. А в нынешней жизни Нинель не хотела рассказывать тетке о своем диагнозе, об очередном разводе, о том, что дочь сгинула в своей какой-то непонятной жизни, и не звонит.

Всех этих деликатных тем они не касались, как и разговоров о преклонном теткином возрасте. Деликатность эта обеих устраивала, и поэтому застолья эти тетка любила, а Нелли терпела.