Человек из телевизора

Ей пора было умереть, возможно это и предполагало задание (не рассчитывали, что она выживет после взрыва). Она уже там, после катастрофы, лежа у стены, ради экономии вырубила почти все внутренние процессы, ожидая контрольного сигнала на отключение при экстренном разряжении. Суицидально мелькнула мысль самоподрывом закончить все. Ей уже все надоело — и это была скорее моральная старость вполне себе годной железки. Эвтаназия робота как высшая проявления гуманизма.

Первый день 2000 года все не заканчивался.

Сейчас было где-то полдевятого вечера (и эта лихая неточность, смазливая погрешность была дурной модной привычкой искусственного интеллекта перенятой от общения с человеком). Ганская искоса наблюдала за Черниковым. Он выглядел молодцом. Как будто подрос, поправился и расправил плечи. Постригся, легкая седина. Четкий профиль ветерана римского легиона.

Они ехали на троллейбусе. Черников заплатил за проезд. Кондукторша-девушка удивленно взглянула на легко одетую Ганскую, но была, поражена ее цветущему виду. Да не только она, все пассажиры оглядывались на иностранку в легкой джинсовой курточке без головного убора. Она ехала с немолодым мужчиной, держась за него, прижимаясь к нему. Они ехали молча, и были какой-то завидной звездной парой, случайно забредшую в Тмутаракань.

По телевизору показывали вторую часть заключительного концерта «Песня 1999».

Эвелина вызвалась приготовить ужин. Ей хватило приоткрыть холодильник, чтобы с максимальным учетом всех производных и составляющих (наличие продуктов, вкусовых предпочтений Черникова) засветились один два рецептика. Засучив рукава, но даже без попытки помыть руки (аналитическое химическое и микробиологическое тестирование включалось по определению), она чуть ускоренно и значит с особенной четкостью и выверенной точностью совершала манипуляции верхних конечностей и плитку зажгла электронным поджигом от самое себя (и потом управляла огнем немного кривой конфорки, как вектором управляемой тяги) и все-таки была недовольна количеством микроорганизмов в куриной грудке, но сдержалась, чтоб уничтожить их всех. Триумфом ее кулинарных способностей были блины на вчерашнем шампанском начиненные недоеденной колбасой и сыром.

Вернувшись с прогулки, Черников продолжил свою экскурсию — теперь повел Эвелину к телевизору 76 года.

— Да, это Рубин 106-1. Вторая половина 60-х. 12 каналов, диагональ 59 см, 17 ламп, 22 диода, трак изображения, узлы кадровой развертки, строчный мультивибратор, вес 35 кг, потребляемая мощность 180 Вт. — Эвелина отцепила наклейку-дату от телевизора, — «Первое января 1976». У тебя с него все началось?

Черников снова первым полез в телевизор. Следом, почти не дотронувшись до краев экрана, проползла Эвелина.

— Не бойся, там хозяин квартиры спит и проснется часа через два, — сказал все-таки шепотом Черников.

Эвелина надо полагать и так ничего не боялась. Не торопясь оглядела комнату, бросила взгляд на спавшего мужика.

— Он здесь один?

— Ну, да. Летом умрет. Обширный инфаркт. Я не знал что делать. Может, подлечишь?

— Зачем множить сущности. Он прожил свое, и тем более будет жить в этот день всегда.

Они вышли на улицу и Черников знал, что сейчас из подъезда выскочит две девчонки и парень.

Эвелина присела, потрогала снег.

— Мне нравится эта зима.

— Тебе холодно?

— Да мне холодно. Я в режиме доподлинной реальности. Все чувствую, как и ты. Не надо из меня делать чудовище. Я чувствую, как и ты.

Из подъезда шумно вывалилась маленькая «трехместная» компания старшеклассников. Парень был уже на коньках, а девчонки держали снегурки со связанными шнурками. Разматывалась известная Черникову вся та же цепочка, череда действий: они прошли по вытоптанной дорожке к катку и стали там расчищать лед скребком, тыркаясь, падая со звонким смехом. Эвелина все в тех же джинсах и легкой курточке без головного убора встала в полный рост и очень хиппово смотрелась в эту зимнюю ночь. Она внимательно наблюдала за старшеклассниками, как будто сначала не понимала, что они делают, а потом, понимая с улыбкой, оглянулась на Черникова, пошла в сторону подростков.

— Эй, дадите покататься на коньках, — она вступила на лед.

— Да, пожалуйста, — ответила девочка в белой шубке. — Только для вас коньки, наверное, маловаты.

— Ну, ну — подумал Черников, — Сейчас будет первый фокус срочного укорочения стопы или же плавного бесшумного расширения башмака снегурок.

Эвелина, конечно, каталась прекрасно, сделала сальхов, риттбергер, тройной тулуп и даже четверной аксель на этом зачуханном дворовом катке с исцарапанным льдом.

Глава 19

Ганская убыла на велосипеде в безоглядную даль. Черников ее не то чтобы провожал, но именно провожал за околицей своего телевизора — даже так с таким настроением по старинке, когда так и напрашивалось присесть на дорожку. Она на прощание обняла и обдала его своим близким дыханием-придыханием, настоянным на непонятном парфюме, не разлагаемой, не расчленяемой смеси душистых веществ, где важным было это однокоренное — душа. Одним словом он прощался с женщиной, а не с роботом.