Человек на войне (сборник)

В дом поселили еще одного офицера с денщиком, и Федосье приказали перебраться с детьми в амбар. Хорошо, что морозы уже прошли, и весна набирала силу. Грелись у печки, которую она приспособила для готовки – варила супчик, из чего придется, – с офицерского стола не давали и остатков – все подъедали денщик и солдаты.

Но и это ладно, выдерживали голод и потуже. Бомбежки начались, вот что. С одной стороны радостно, что наши немцев утюжат, а с другой – свои-то тоже под бомбы попадают.

Немцы зашевелились, стало ясно, что недолго им осталось быть на Смоленщине. И стали они эшелоны отправлять к себе – скотину, хлеб, а потом и людей гнать в Германию.

Приказали собираться и Федосье.

3

В Смоленске привели на вокзал. В одни вагоны загнали коров, телят, в другие – людей. Еще когда забирали из села, Федосья молилась лишь о том, чтобы не разлучили ее с детьми. И теперь, когда оказались в телячьем вагоне, когда задвинули дверь, Федосья немного успокоилась: все дети рядом – Саша, Зоя, Надежда, Аня.

В оконце, что под самой крышей, сочился свет, сидели на соломе, разбросанной по полу. Охранник сунул канистру с водой, несколько буханок хлеба. И поехали.

Куда?

Говорят, в Германию. Где-то там все они будут работать на немцев, против своих. Может, пусть тогда наши разбомбят этот поезд?

Как Бог даст.

Бомбили несколько раз. Как наши самолеты в небе появятся, как начнут рваться бомбы, все из вагонов выскакивают, прячутся в кюветах. Наши, видать, знали, что это за состав, разбивали пути, а в вагоны бомбы не попадали.

Иногда поезд стоял подолгу.

Однажды на такой стоянке немцы разрешили пленным выйти по нужде.

Вышли Саша с Зоей и Надеждой, а Федосья осталась с младшей, Анечкой, в вагоне.

Слышит, Саша кричит:

– Мама, мама, скорей!

Федосья бросилась к дверному проему.

– Мама, скорей прыгай сюда! Скорей! Поезд!

Еще не поняв, в чем дело, Федосья подхватила Анечку и спрыгнула на насыпь. А Саша, стоявший внизу, все продолжал истошно кричать:

– Скорей, скорей!

Федосья сбежала вниз по насыпи. Посмотрела, куда Саша показывал рукой. С этой, полевой, стороны хорошо было видно, что встречный поезд на полной скорости мчится прямо на состав, стоящий на том же пути.

Успели отбежать в сторону, упасть на землю.

Федосья видела, как встречный поезд вздыбился от удара, как вагоны поползли друг на друга и под откос.

Грохот, треск, ржание лошадей, огонь… Во встречном поезде оказались вагоны с лошадьми и боеприпасами, и разразилась такая канонада, какой больше никогда не слышала Федосья и дети ее.

Она укрывала детей руками, прижимала к себе, время от времени поднимая голову.

Видела, как бьются на насыпи раненые кони, как взлетела вверх разодранная надвое лошадь.

Жуткая эта канонада стихла, наконец. Вылезли из кюветов, еще не веря, что остались живы. Сбились в кучки, стояли, не зная, что делать дальше. И немцы были оглушены, растеряны. Долго приходили в себя, собирая раненых, убитых. Наших раненых не брали – достреливали, а убитых заставляли хоронить тут же, у насыпи. Своих взяли с собой, в соседние деревни, оставив пленных у развороченных составов под охраной.

Уже к ночи пригнали наших в деревню. Позатолкали кого куда, но Федосья детей от себя не отпускала – пусть и в хлеву, но устроились все вместе.

– А ведь ты, сынок, считай, нас всех спас, – сказала она сыну, который лежал на соломе рядом с ней. – Как же заметил, что поезда столкнутся?

– Да сам не знаю, – отозвался Саша, – просто глянул, а поезда на одной линии… страшно стало, ну я и давай вам кричать.

– Это, поди, партизаны стрелку перевели, – горячо зашептала женщина, находившаяся тут же в хлеву. – Хотят они нас отбить, вот чего.

Она помолчала, а потом снова заговорила:

– Детки-то им зачем, вот что я думаю… Ну, нас работать заставят, а их? В своих, что ли, переделывать начнут? Не слыхала?

– Нет, – ответила Федосья.

– А что думаешь?

– Везут и жеребят, и телят. Им надо из нас скотину сделать. Для того они и воевать начали.

– Да, оно так… Что же теперь делать-то? Не думала, чтоб убежать?

– Да ты в уме ли? Или моих детишек не видела? Далеко ли они убегут?

– Прости, милая, не знаю, что и говорю. Страшно.

– Всем страшно. А терпеть надо. Господь нас не оставит.

Женщина тяжело вздохнула:

– Да, теперь только на Бога и надежда вся. Если Он только есть на самом деле, покарает Он этих иродов.

– Как же Ему не быть? Ты верь. Нам без этого теперь никак нельзя.

– Вон ты какая сурьезная. А я ни одной молитвы не знаю. Разве у вас церковь не разбили? Попов не выгнали? А в школе чему учили?

– Что человек произошел от обезьяны, – сказал Саша. – И это научный факт.

Еще одна женщина, которая слышала весь разговор, неожиданно засмеялась.

– Вот они теперь ученые какие, – беззлобно сказала она. – А ты их молитве-то учила, мамаша? – обратилась она к Федосье.

– Учила, как и меня мать учила. Мальчики-то не больно слушают, девочки лучше.

– Ну, так нас поучи. Сейчас надо.

– Хорошо.

Федосья встала, перекрестилась.