Человек на войне (сборник)

Пекка сразу не ушел, поговорил о погоде, пожаловался на недостаток времени, – хочет на рыбалку и на охоту сходить, да времени никак не выбрать, и вроде бы жалуясь, похвастался – тесть без него и дня не может. Расспросил, как Микко живется, какие планы, у Юлерми останется или еще к кому пойдет.

– Поживу пока, а там видно будет. Сколько проживу – больше от Юлерми зависит. У него ведь своих забот хватает.

– Хватает, – согласился Пекка. – Да. Работящий мужик, добрый хозяин. Аяиз комендатуры иду, – внезапно сменил тему. – Там слышал, что русские, под видом бездомных детей, засылают своих шпионов. Совсем недавно списки с фамилиями таких ребят через своих людей получили. Не сегодня-завтра арестовывать начнут.

Лицо в сторону, но краем зрения на мальчика косится, реакцию снимает.

Микко на это слов никаких не сказал, лишь плечами недоуменно повел, брови поднял да губу нижнюю выпятил: «А я здесь при чем? Мне-то зачем об этом знать?»

А про себя усмехнулся: «Ну и чего ты ждешь от меня, Пекка? Чтобы я, на бегу из штанов и валенок выпрыгивая, в лес деру дал? Долго ждать придется».

Что немцам о мальчишках-разведчиках давно известно, не новость. Их разведка и контрразведка тоже не лаптем щи хлебает. И ребята, которые под подозрение попадали, не всегда пытки выдерживали. И предателя того, из Петрозаводска, который подпольщиков и пришедшего к ним мальчишку-сироту немцам выдал, партизаны уже повесили. Так что не новость… И мы кой-чему обучены, в том числе и тому, как с такими, как ты, разговаривать.

– Юлерми просит, чтоб я Ирме помогал. Так что пока здесь поживу.

– Да. Ирма тебя хвалила. Хороший мальчишка, говорит. И работящий, и чистоплотный. Ну, пора мне. Передай Юлерми, что я заходил, вроде как работенка для него намечается.

– Передам.

«Вроде как. Вот именно – вроде как. Но ничего, заботливый господин Пекка. Придет пора и с тобой поговорят. Плотно поговорят и заботливо. И с тобой, и с Хуоти, и с этим старым хреном, который опять во дворе вертится и полено долбит, как ворона мерзлый хрен».

Был еще один эпизод, но Микко так и не смог его квалифицировать. Заглянул Тимо Харвонен, предложил сходить на охоту, причем к скалам, где были немецкие склады. Там народ мало бывает, и зверь почти не пуганный. Само собой, Микко от такого предложения отказался. Во-первых, нет никакой гарантии, что это не провокация. А во-вторых, подходы со стороны леса – не его участок. Валерий Борисович не раз наставлял: в чужой огород не лезь, за чуждое дело не берись, чужого стада не паси. Полезешь – такого можешь наколбасить… мало, сам расшифруешься, еще и других подведешь.

– Некогда. Дома дел полно.

Тимо позвал еще пару раз и отстал.

Искренне он приглашал в компанию, или контрразведчики снимали его реакцию на подобное предложение, Микко так и не определил.

Были, вероятно, и иные проверочные мероприятия, о которых Микко от других не узнал и сам не почувствовал.

После обеда забрался на печь, подремать. Юлерми уселся возле окна, поближе к свету, принялся чинить хомут – ему пришла повестка на извоз.

Когда Микко проснулся, Юлерми по-прежнему сидел у окна к нему спиной и, похоже, не видел, что он проснулся. Чинил хомут и часто шмыгал носом. Микко открыл было рот спросить, не простудился ли, но увидел, как Юлерми поднял руку и стал вытирать ладонью глаза и щеки. По жене тоскует. Нет, лучше не показываться, пусть человек сам с собой тоску изольет. Мужчина ведь, ему может не понравиться, что его слезы видели. К тому же Микко печаль Юлерми вполне понимает, ему в своей жизни тоже приходилось влюбляться.

* * *

Осенью сорок первого возвращался Миша из разведрейса, прошел Красное Село, Тайцы, Павловск, Тярлево. Судя по маршруту и разведзаданию: установить войска, вооружение, технику, маршруты передвижения, – наши сильно опасались захвата немцами Пулковских высот. Овладев ими, фашисты получали возможность напрямую расстреливать город.

От Купчина пошел не прямым ходом к Неве и к штабу, а забрал влево, через Среднюю Рогатку к Броневой. Получался крюк в лишних километров семь-восемь. Но на станции Броневая, куда приходил на отстой бронепоезд, работала стрелочницей самая сокровенная его тайна, тайна сердечная, кареглазая и черноволосая семнадцатилетняя красавица Ольга Воробьева.

Ноги шли, а голову занимало одно имя. Повторял его, повторял и наповторялся.

«Оля, Олечка… Оля, Олечка, Олюшка… мы пойдем… с тобой… мы пойдем с тобой в полюшко…»

Оля, Олечка, Олюшка,
Мы пойдем с тобой в полюшко,
Там цветов наберем,
Вместе песню споем.

Да, хорошее занятие во время войны цветы собирать да песни петь. И главное – нужное.

Оля, Олечка, Олюшка,
Мы пойдем с тобой в полюшко,
Там цветов наберем
И фашистов побьем.

Цветами, что ли? Или песнями? Хотя на войне без песен тоже нельзя. Переделать надо…

…Вместе песню споем,
А фашистов проклятых все равно разобьем.

Теперь почти правильно.