Человек на войне (сборник)

– Разве не знаешь, Ксюшенька, что нет на земле иной власти, кроме как от Бога? Установят большаки в России мир, наведут порядок, восстановят разрушенное, жизнь устроят достаточную – порадуемся тогда милости Божией. Порушат страну окончательно – нам ли, грешным, роптать на волю Его. Разве не Он Творец всему и Хозяин жизни?

– Запали на сердце мне его слова и взгляд, и руки теплые. С той поры так и стараюсь жить. Как поруха какая пойдет или незадача в жизни выдастся, вспомню Матвея и те слова его вспомню, перекрещусь да скажу: «На все, Господи, воля Твоя. Прости меня, роптунью грешную». И дальше живу.

Но и мимо Миши не прошло то бабушкино воспоминание, несколько дней спустя спросил:

– А дед Матвей какой был?

– Хороший мужик был, крепкий. Одно слово – хозяин.

Немногое этот ответ Мише разъяснил, но понятие дал – дед Матвей человек хороший. Потому что папа всегда говорил: «Всякий настоящий мужик по натуре своей хозяин». И Валерий Борисович о нем сказал: «Ты, Миша, крепкий мужик», – получается, как про деда Матвея.

К достоянию же деда Матвея и бабы Аксиньи Миша отнесся равнодушно. И кони, и коровы, и гуси – это далекое прошлое, еще до его рождения бывшее и потому как бы и вовсе не существовавшее. Вроде как урок истории. Зато он постоянно от взрослых слышал и сам видел: папе и маме зарплату в последнее время не раз прибавляли и цены снижали, и товаров всяких, и продуктов в магазинах становилось больше. Это было очевидно и важно – жизнь становилась лучше.

А в том разговоре Бабаксинья и тетя Фрося порешили, что Ольше, конечно, надо в город перебираться. И в будущем году, когда ей исполнится пятнадцать лет, через знакомых Бабаксиньи, которые вместе с дедом Матвеем работали, устроят ее в Ленинграде на железную дорогу. Может, стрелочницей, может, проводничкой, как удастся.

Но на такую работу пятнадцатилетних не берут, и Ольге, когда она уезжала из Ильина, в документах приписали два года к возрасту. Так что Ольге сейчас всего лишь семнадцать, а ему уже полных одиннадцать, не такая большая разница, подумаешь, каких-то шесть лет.

Виделись, правда, они редко. Оля прописалась у одних знакомых будто бы няня, а работала стрелочницей на станции Лигово и жила там же, сняла угол у других знакомых в железнодорожном бараке.

А что делать? Надо как-то устраиваться в жизни, и поддерживать друг друга надо, а иначе ложись да помирай.

В июле, когда немцы подходили к Урицку[16], ушла с другими рабочими станции Лигово и жителями Урицка в Ленинград. Шли пешком и не напрямую, а вдоль залива, там дорога была безопасней. Поселили ее на Балтийском вокзале в вагоне, а работать направили по своей специальности, стрелочницей на Броневую.

Миша Олю на Броневой не застал, уже неделя, как ее отправили в Купчино на рытье противотанковых рвов.

«Ох, голова-дырка, – укорил себя Миша. – Шел ведь через Купчино, мог бы посмотреть. Да кабы знать…»

И через рвы эти проходил. Немец с самолета тогда листовки разбрасывал:

Ленинградские дамочки,
Не ройте ямочки.
Придут наши таночки,
Зароют ваши ямочки.

Самих мы вас, подонков, зароем! Вместе с вашими танками. Скоро зароем. Никуда вы от нас не уйдете!

Жалко, что не застал Ольгу, да ничего не поделаешь, всего не предусмотришь. Попил для бодрости кипяточку на стрелочном посту и пошел дальше.

* * *

– Ты бы с ребятами поиграл, на лыжах покатался, с трамплина попрыгал, – даже не посоветовал, скорее призвал Юлерми, возвратясь из конюшни, куда отнес починенный хомут. – А то сидишь целыми днями дома.

– А нет, ничего, я не хочу.

Не станешь же ему объяснять: такова, мол, отработанная линия поведения.

– А то соседи про меня скажут, что держу тебя хуже батрака, целыми днями работать заставляю и даже погулять не выпускаю.

– Если скажут, ответь им: гуляю я и так больше, чем мне хочется. Я не по гулянью, я по дому соскучился.

Хоть и заготовленным был этот ответ, но искренним.

Юлерми неуклюже охватил мальчика и засунул его голову себе под мышку. Такое вот сочувственное объятие у него получилось.

А в конце недели пришла обиженная, если не сказать оскорбленная, Ирма:

– Хуоти, смотрю, совсем занятой стал. То всегда сам останавливается, поговорит, а вчера и сегодня тоже только поздоровался, некогда, мол, в другой раз поговорим. Сказал только, что скоро корову запускают и с понедельника молока не будет.

Может быть, от услуг Хуоти отказались? Возможно, но маловероятно. Тем более, старик в доме наискосок активничать во дворе перестал и появляется там не чаще, чем требует того зимний обиход.

Похоже, наступает его время. Микко выждал еще пару деньков, присматриваясь. Никакого внимания к себе не заметил. Пора.

Численность финского гарнизона, расположение постов, режим охраны в самой деревне он уже установил. Что-то видел из усадьбы Юлерми, что-то отметил, пока по делам по своей инициативе или с поручениями Юлерми ходил к односельчанам. Теперь главное заглянуть на южный склон и окрестности обследовать.