Человек на войне (сборник)

– Как же не любить этого маленького ангелочка!

Светланочка чем больше подрастает, тем больше на Федора походит. А это, говорят, к счастливой жизни, если дочь на отца похожа.

– Дай-то Бог, дай Бог ей всяческого благополучия и счастья в жизни, – баба Хеля поддержала примету краткой молитвой и перекрестилась.

Получили три письма от Федора, из госпиталя. Но он не ранен, а простудился, когда наводили переправу через водную преграду. Через какую, не указал, значит, нельзя, военная тайна.

– К наступлению готовились, – определил дед Эйнор.

В последнем письме писал, что выписывается из госпиталя и направляется в часть. Пока в резерв, поэтому просил за него не беспокоиться. И еще просил прислать ему теплые вещи, шерстяные носки и варежки. Связали и Галина, и свекровь, и тетя Надя помогала, и отправили ему аж по две пары носков и варежек.

– И я свяжу… Чулки ему теплые свяжу, чтоб вот так было, – баба Хеля провела ребром ладони по середине бедра. – Ты отправишь Галине, а она пусть зятю от меня в подарок пошлет. Тепленько ему будет. И внученьке, кровинушке моей, свяжу свитерок и рейтузики.

– Хорошо, – согласился Микко.

Передают им приветы сват со сватьей и вся родня.

– Спасибо, им всем от нас тоже приветы отпиши.

Забыла тетя Галина в прошлом письме написать, в этом сообщает, что младшая золовка[19] Люба пошла с лета работать, ей уже десять лет исполнилось, работает нянечкой в колхозных яслях. Недавно они такое учудили! Всю деревню перепугали.

После обеда напоили деток маковым отваром, уложили спать, а сами – купаться да землянику по бережку есть. Вечером матери возвращаются с сенокоса, а детки сопят во все свои носовые дырки, даже на кормление не разбудить.

– А-я-яй, какие озорницы, – покачала головой баба Хеля.

Дома весь «воспитательский состав» родители вицами отстегали, этак деток и опоить недолго. А с другой стороны посмотреть, что с них спрашивать, соплюхи еще, самой старшей воспитательнице двенадцать только исполнилось. А с двенадцати в няньках редко держат, с двенадцати уже в поле работают.

И еще на чистой странице приложили руку Светы и обвели ее карандашом. А в середине написали: «Родным и любимым дедушке Эйнору и бабушке Хеле от внучки Светланочки».

– Ласточка моя, рученьку бабушке прислала, – умилилась баба Хеля и опять всплакнула. – Мне бы самой прочитать, в руках подержать. Я бы тогда и то, что она хотела написать, да не написала, на том листе прочитала. Но и за то спасибо. А рученьку Светочкину ты мне обязательно принеси.

– Принесу, когда можно будет, – пообещал Микко.

– Принеси, сыночек, обязательно принеси. А не писала Галя, крестили они Светочку?

– Нет, про то ничего не написано.

Баба Хеля вздохнула и с сердцем и болью сказала:

– Будь он проклят, и трижды проклят тот, кто войны затевает. Как же так можно! Племянник в финской армии, а зять в русской. Племянник хороший человек и зять замечательный, и подружились они, когда зять здесь был, в обнимку по деревне ходили. А сейчас им друг в друга стрелять? И мы, старики, на родную внучку посмотреть не можем… Господи, да что ж это такое на белом свете творится?!

Письмо в этот раз не взял, сказал, что на ту сторону пока не собирается, а когда соберется, зайдет, возьмет. А если не сможет зайти, то что ей, тете Галине, от них отписать?

– Напиши, живы мы и здоровы, чего ей и всем им желаем. Приветы всем передавай, и свату, и сватье, и всей родне, а Светочку, кровиночку, рыбоньку нашу, пусть от бабушки и дедушки поцелуют. Продуктами обеспечены, не голодаем. Слава Богу, у отца здоровье есть и заказы. Было бы и лучше, да с материалом плоховато, сухого дерева нет. Тетя приболела немного, спина у нее болит, поясница застуженная. Коза еще доится, но в феврале запускать собираемся. Куры несутся, да по зиме какие ж яички. Скучаем и не забываем их. И напиши, чтоб обязательно крестили девочку. Так и напиши. Строго напиши: «Пока вы ее не окрестите – вы ей не родители».

Еще раз, вкратце, повторила все, что нужно написать.

– Да от себя еще добавь, чтоб она не сомневалась, не выдумываем мы, не успокаиваем ее, все у нас хорошо. И не ленись, пиши про все, что видишь, про нашу жизнь подробно.

Пообещала потом, когда Микко будет уходить, еще раз напомнить ему содержание письма, чтобы лучше запомнил. И заторопилась:

– Пойтту сестру проветтаю, – от юности и до преклонных лет прожившая сначала в Петербурге, а затем в Ленинграде, она так и не избавилась от акцента. – Тым из труппы утром сол, но не виттела, стоп она во твор выхоттила. А втера опять на поясницу саловалась.

– Погода испортилась, – согласился дед Эйнор. – Мне тоже ноги крутит. Особенно колени.

– Ну, я посла.

Дед спросил:

– Надолго?

– Побутту. Ей отной кучно.

– А если засидишься, что нам есть?

– Сто хотитте, то перитте. На кухне картоска. Риппа в туховке. – И, видимо, измаялась ломать язык неудобными для нее русскими звуками, перешла обратно на финский: – Яичек немного в корзине. На масло обменять отложены, да ладно уж, съешьте по одному. Есть захотите, найдете что, еда в доме есть.