Человек на войне (сборник)

Выплакавшись, почувствовал некоторое облегчение. Немного передохнул и пополз вдоль стены, ощупывая все пространство, которое мог охватить руками. Вот какие-то вертикальные стойки, полки. Похоже, стеллаж. Под стеллажом пусто. Попробовал приподняться с живота, но резкая боль в спине бросила обратно на пол. Полежал, подождал, пока боль поутихнет, осторожно, по сантиметру подтягивая руки, встал на четвереньки, потом перенес вес на левую руку, а правой нащупал на нижней полке стеллажа ящики и в одном из них два вяловатых корнеплода с куриное яйцо величиной. Значит, не ошибся – погреб. Понюхал, откусил – свекла. Хотя земля хрустела на зубах и при каждом движении челюстей будто иголки в рану на лбу вонзались, Микко доел их до последней крошки. И изнемог. Кое-как дополз до настила и заснул, либо впал в забытье. Когда открыл глаза, светлого квадратика на полу не было, была кромешная тьма. Хотелось пить. Опять подполз к стене и облизал ее снизу и вверх, привставая сначала на четвереньки, а затем поднимаясь на колени. Вернулся на настил, лег на живот.

* * *

В третьем классе тогда учился, пришел домой со школьного собрания и в первый раз заявил:

– Бога нет!

Мама испуганно прижала руки к груди и попросила:

– Не говори так!

А отец поинтересовался:

– Куда же Он делся?

– Его никогда не было. Это все выдумки, – заверил Миша непросвещенного отца.

– Ух ты! Вот это да! А все окружающее: солнце, земля, растения, животные… люди, наконец, – откуда взялись?

– Природа, растения и животные возникли в процессе эволюции. А человек произошел от обезьяны.

– Это те, кто учит детей так говорить, произошли от обезьян. От гамадрилов краснозадых, – осерчал отец. – А нормальных людей Бог создал. И душу живую в них вдохнул.

Но до завершения разговора Микко в воспоминаниях не дошел, силы его оставили. На этот раз уснул. Даже снилось ему что-то, но что, проснувшись, забыл.

Проснулся он от стука засова, от света и от вкатившегося в погреб холодного воздуха. Яркий свет резал глаза, Микко щурился и не мог разглядеть стоявших против света переводчика и солдата.

– Выходи, – позвал переводчик.

Микко, закрывая ладошкой слезящиеся глаза, вышел из погреба. И, сделав несколько шагов, осознал и удивился тому, что хоть медленно и с болью, но может идти.

Переводчик запер погреб. Глаза понемногу привыкли, Микко огляделся. Сгоревший хутор, от которого остались только фундамент да погреб. Солдат развернул Микко в сторону блиндажа и подтолкнул ладонью в спину:

– Шнель.

Толкнул несильно, но избитая спина болью отозвалась на толчок, ойкнул и прогнулся, и как мог быстро, пошел к блиндажу, осторожно осматриваясь и оценивая обстановку.

Солдат без оружия. Хотя, может быть, пистолет в кармане. А зачем ему маскировать? Переводчик… Каких-то отрицательных настроений в нем не видно. Но и быть им с чего? Он переводчику ничего плохого не сделал. Хотя, если он у фашистов лицо не случайное, то и настроения их, скорее всего, разделяет. Нет, не получается четко квалифицировать ситуацию. Но угроз, агрессивности с их стороны не видно. И то хорошо.

В блиндаже за столом кроме гауптмана еще немецкий офицер. Форма армейская, на плечи накинут полушубок, звания не видно.

– Господин офицер говорит, что у тебя осталась последняя возможность избавить себя от сурового наказания – чистосердечно признаться в своей шпионской деятельности и рассказать все подробно и ничего не скрывая.

– Какой я шпион? Я не могу быть шпионом. У меня дядя Эйно Метсяпуро, полком в финской армии командует.

– Господин офицер считает, что это не является гарантией, и спрашивает, строго спрашивает: зачем ты обследовал расположение военного объекта?

– Да ничего я не обследовал, у меня живот прихватило. Что ж мне посреди дороги…

– Проверяли? – спросил офицер в полушубке гауптмана.

Гауптман пожал плечами:

– Я офицер, а не санитар.

– Надо проверить.

Гауптман что-то проговорил сначала обер-ефрейтору, потом переводчику.

– Сейчас пойдем, покажешь, зачем ты в лес заходил. Все покажешь, – пересказал его слова переводчик.

У блиндажа надели лыжи, прошли на место, и Микко показал беличьи следы, дятлову кузницу и свои небольшие комочки.

– Это все? – удивился обер-ефрейтор.

Но за Микко неожиданно вступился переводчик:

– Он же впроголодь живет. А у таких людей кишечник всегда ненормально работает.

– Я-я, – согласился обер-ефрейтор. Но не со всем согласился.

– Господин обер-ефрейтор сомневается в твоих словах. Ты говорил, сначала живот заболел, потом были белка и дятел. А видно, сначала белка и дятел, и только потом живот. Непоследовательно. Может быть, живот вовсе не болел?

Голова еще задуматься не успела, как язык сам ответил:

– Болел. Но очень хотелось белку поймать. Или дятла.

Карел перевел слова Микко и опять вступился, от себя добавил:

– Увлекся, ребенок еще.

– Я, киндер. Я-я, ер ист егер[29], – согласился немец.

Возвратились в блиндаж. Офицера в полушубке уже не было.

Гауптман выслушал обер-ефрейтора, обратился к переводчику и кивнул на Микко: