– Переведите ему: если еще хоть раз появится вблизи, даже вблизи, расположения германских воинских частей, не посмотрю, что финн и финского полковника племянник: на одну ногу наступлю, за другую дерну и разорву, как лягушонка.
– Господин офицер говорит, что впредь тебе нельзя появляться вблизи германских военных объектов, иначе тебя будут расценивать как шпиона и врага германской армии. И родство с полковником тебе не поможет.
«Значит, проверяли… И про дядю-полковника подтвердилось, – отметил Микко. – Слава Богу!»
– Сейчас, когда поедешь за досками, и его отвези, – отдал гауптман распоряжение солдату. – Чем дальше отсюда, тем лучше.
– Господин офицер распорядился отвезти тебя поближе к дому.
Микко насторожился: нет ли здесь подвоха – скажут к дому, а сами в гестапо отвезут.
– У меня нет своего дома.
– Туда, где нет германских воинских частей, – уточнил переводчик.
Солдат остановил машину у развилки и жестом потребовал:
– Выходи.
Вышел сам, достал из кузова лыжи, кинул их на снежный отвал у обочины и уехал.
Микко, морщась от боли, надел лыжи и медленно, растопырив руки и волоча за собой лыжные палки, как больная или подраненная птица волочит крылья, часто останавливаясь и озираясь по сторонам, двинулся по дороге встреч едва проглядывавшему сквозь пелену облаков солнцу.
«Сволочи! Фашисты проклятые! Но ничего, я тоже не без дела здесь шатаюсь! Мало от меня получили – еще получите! Забыли, как я вашу хозкомендатуру в дерьме утопил? Если забыли, еще раз повторю!»
Поздно вечером, в субботу, залез Миша в канализационный колодец, заткнул двумя сбитыми в комок мешками фанину дома, на первом этаже которого размещалась немецкая хозкомендатура, а на верхних жили немцы.
В результате, хозкомендатура с понедельника по среду не работала, выносили и вымывали из коридоров и кабинетов все то, что должно было вытекать с верхних этажей через фановую трубу в городскую канализацию, но через унитазы и умывальники перетекло в хозкомендатуру.
Крепко досталось ему от Валерия Борисовича за эту выходку: не за свои дела не берись, чужого стада не паси. И никаких несанкционированных действий. Мало, себя погубишь и операцию провалишь, можешь и других под удар подставить.
А все равно, хоть ему и досталось от Валерия Борисовича, фашисты тоже без подарка не обошлись.
Но забежавшая на несколько секунд, чтобы подбодрить, гордость разведчика улетела. И Микко вновь остался один, один на один со страхом: под немцем он еще, под немцем! И все еще может быть: и допросы, и пытки, и даже, не приведи Бог! – смерть. И втянул голову в плечи, съежился, и, шея окостенела, поворачиваясь всем корпусом, огляделся, всматриваясь в каждый валун, в каждый бугорок, в каждый кустик и в каждое темное пятно – нет ли там человека. Где человек – там опасность.
Никого. Полегчало. Выдохнул. Даже не заметил, что все время, пока оглядывался, не дышал.
– Помоги мне, Боженька… Помоги мне опять не попасть под пытки и живым выйти. А я Тебе за это в церкви самую большую свечку куплю! Самую дорогую, на какую только денег хватит. Честное пионерское, куплю, под салютом, – поднял правую руку и отдал пионерское приветствие.
Прошел с десяток метров и услышал, даже не услышал, «шестым нюхом» почувствовал: не один. Оглянулся. Позади за поворотом мелькала меж купинами ольшаника машина. Быстрее с дороги! Прочь от людей! Перебрался через снежный отвал и в лес. В лесу спокойнее и безопаснее, можно без дерготни обкидать ситуацию мозгами.
Похоже, серьезного подозрения у фашистов не было. Сцапали возле объекта и решили, на всякий случай, понагибать, вдруг расколется. Если б было…
Разведчик цел до той поры, пока под подозрение не попал, пока его проверяют формально. Если серьезное подозрение будет, уже не формальную проверку проведут, а под колпак посадят и вплотную возьмутся. Все проверят и перепроверят, все связи, всех, с кем даже случайный контакт был, расспросят, каждый шаг, каждый чих отследят и проанализируют. Сверх того, «наружку» установят и иные способы наблюдения применят, обложат со всех сторон и рано или поздно, но возьмут либо при проведении разведдействий, либо при закладке или выемке тайника.
Как только начинается тщательная проверка, любому разведчику необходимо немедленно «лечь на дно», прекратить всякие разведдействия и контакты. Но он никогда достоверно не знает, что известно о нем контрразведывательным службам противника. И как ему узнать, что формальная проверка не переросла в тщательную разработку? Поэтому приходится все время быть начеку, легендировать буквально каждый шаг. И если схватят, допрашивать будут профессионалы, а не гауптманы-самоучки, которым лишь бы руки почесать.
«Фамилию партизанского командира он знает! Да ни хрена ты не знаешь! Садист проклятый! Козел! Ишак безмозглый!»