Человек на войне (сборник)

Родители его, отец летчик и мать радистка, были на фронте, а сам он с дедушкой и бабушкой жил недалеко от Летнего сада на набережной в доме с колоннами, в том самом, из которого Кутузов отправился бить Наполеона. Однокомнатная квартира их на первом этаже с отдельным входом, под второй аркой налево, была интересна тем, что в ней ничего не терялось. От древности пол просел, но не равномерно, а корытом, и где что ни урони, обязательно выкатится на середину комнаты всем напоказ. И мебель была при подпорках. Ножки, что у стены, стояли на полу, а обращенные к середине комнаты – на рейках, брусочках, колобашках и иных подкладках.

Борька принес Олегу игрушки: плюшевого медвежонка и машину, подъемный кран на резиновом ходу:

– На, Олежка, играй. Хорошие игрушки, даже не попачкались. В завале под столом лежали, их еще и клеенкой закрыло, совсем чистые.

Олег равнодушно отодвинул машину, медвежонка взял в руки и тут же обратно положил. И, непонятно почему, захныкал. Тетя Марина попыталась его успокоить:

– Олежек, Олежек, что с тобой? Успокойся, маленький.

Но Олег противился, отталкивал руки тети Марины и от печки не уходил.

– Олег, частушку хочешь послушать? Сами сочинили, с Серегой Александровичем, когда окна после вчерашней бомбежки зафанеривали.

Плотник изобразил руками, будто играет на гармонике, и пропел:

Ястребки летят на запад,
Быстро крутятся винты.
Товарищ Сталин наступает,
Скоро Гитлеру кранты!

Присутствующие улыбнулись, а Олег отвернулся и заплакал уже в голос.

– Олежек, что с тобой, что случилось, маленький? – опять бросилась к нему тетя Марина.

Олег резко повернулся и с обидой укорил:

– А вы чего смеетесь, когда война, и мама умерла, и папу убило? Вам смешно, да?!

Миша впервые услышал его голос. Олег практически не говорил, а когда ему что-то требовалось, начинал хныкать, садился на пол или иначе капризничал.

«Ему же плохо одному, без папы и мамы!»

И острая жалость к мальчику прошла сквозь все тело Миши, и возле грудины от той жалости защемило. У него иногда так бывало, отчего-то становилось пронзительно жалко человека. Из-за этого и драться не любил. Со злости или, как он говорил, «с психа», иной раз врежет кому посильней, а потом жалко, и самому больно от этого удара, будто его ударили, и досадно, и почти стыдно.

«Ну, поганые, будет еще вам! Будет… И за Олега, и за всех остальных. Нас победить решили? Да кто вы такие, чтобы нас победить?! Колбасники! Бурдюки пивные! В крови вашей умоетесь, захлебнетесь в вашей крови! Подонки! Сволочи! Ни один из вас живой отсюда не уйдет!»

Попросил у тети Марины ключ от кабинета управдома, позвонил. На той стороне не отвечали. Присел на стул, переждать недолго и снова позвонить. Окинул взглядом кабинет. Стол, стулья, шкафы с папками и амбарными книгами, ближе к окну печка-буржуйка. На столе сероватый лист, судя по формату и проступающим линиям, оборот какого-то бланка, исписан химическим карандашом.

Об" яснительная

Докладываю для вашего сведения, что заделка пробоины кровли на д. № 9 своевременно не закончена, потому что в бригаде некомплект кадров. Кровельщики В. Савкин и А. Толокнов больные и находятся в стационаре. Кроме того, кровельщицы Л. Мансурова и Р. Гобросева до обеда в мастерской, куда мной были направлены для обрезки железа б/у в размер, принесли на рабочее место куклу и играли с куклой на верстаке. За что я им сделал замечание. Из замечания они правильных выводов не сделали, а еще хуже – после обеда принесли еще одну куклу и деревянную куклину кровать и, когда я уходил на адрес, играли с куклами и с кроватью, а работали плохо, мало сделали. Прошу принять меры к кровельщицам Гобросевой и Мансуровой и ходатайствовать перед администрацией стационара выхлопотать больным В. Савкину и А. Толоконову усиленную норму лекарства и продовольственного питания, чтобы скорее поправились, потому что работы много и работать надо, а некому.

10/I/41 г.

Бригадир кровельщиков Виктор Серг. Черепанов.