Человек на войне (сборник)

Множество бездомных бродяжек: и своих сверстников, и постарше, и моложе – повстречал Миша за полтора года скитаний по вражеским тылам. Но сколько из них было действительно неприкаянных, а сколько работало в разведке под этим прикрытием, он не ведал. Лишь одного или двоих из всех встреченных с большей или меньшей уверенностью он мог определить как разведчиков. Хотя присматривался постоянно. Поначалу из любопытства, хоть и не сказать пацану, но почувствовать в своем сердце – «мы с тобой одной крови, ты и я». А со временем необходимость присматриваться к людям, анализировать их слова и поступки стала составной частью его натуры – от этого в немалой степени зависела его личная безопасность и успех дела, которое он исполнял.

Но нет, нельзя. Работа разведки дело тайное, и всем про нее знать не полагается. Про разведку должны знать только разведчики.

Попил у тети Марины «бульону» – слегка подсоленной воды с сухариком из торбы.

У тети Марины за последнее время добавилась еще одна скорбная складка на верхней губе. Недавно погиб ее племянник Степа Рубаненко, он был всего двумя годами старше Миши. Отличный спортсмен, уже в шестом классе стал чемпионом школы по прыжкам в длину.

Отец его, милиционер, в первую блокадную зиму умер на посту от голода. Получил оружие и ушел охранять Тучков мост. Когда в скором времени пришел проверяющий, он уже был мертв. Умер от дистрофии сердца.

Степан, оставшись один, – мать умерла еще до войны – можно сказать, сменил отца на боевом посту: пошел помогать участковому.

Дел хватало и Степану, и другим мальчишкам, помогавшим милиции. Во время авианалетов в темное время суток помогали выявлять вражеских сигнальщиков, наводивших ракетами фашистские самолеты на военные и оборонные объекты. Стояли в оцеплении, когда враг сбрасывал бомбы замедленного действия, и вокруг очагов поражения в результате артобстрелов и бомбежек, чтоб нечистые на руку люди не расхитили имущество проживавших в этом доме, а прохожие не попали под возможное обрушение стен и перекрытий. Помогали убирать трупы с улиц и охранять водоемы, куда ленинградцам могли подсыпать отраву. Выявлять умерших на участке. Случалось, работники домохозяйств проводили по документам мертвых как живых, а продовольственные карточки присваивали. Помогали разыскивать документы умерших, в первую очередь паспорта, чтобы ими не воспользовался враг. А однажды Степа помог участковому доставить, довезти на саночках в отделение милиции задержанного, ослабевшего и отчаявшегося от голода воришку, пойманного в чужой квартире.

Следили за светомаскировкой и вели среди жильцов разъяснительную работу о мерах противопожарной безопасности.

Увы, но от неосторожного обращения с огнем, пожаров в блокадном Ленинграде случалось гораздо больше, чем от вражеских зажигалок. И от халатности, и от неумения, и от беспомощности. Огонь разводили и в буржуйках, и на листах железа или на кирпичах, кто на чем приспосабливался. От таких очагов сухой паркет, выдержанная древесина мебели и одежда вспыхивали легко и быстро. У обессилевших от голода людей порой не хватало сил не только загасить огонь, но и позвать на помощь. Погибали в огне сами, с ними выгорали квартиры и этажи, а случалось и полностью дома.

В зиму сорок первого – сорок второго годов помогали подбирать на улицах ослабевших, упавших на мостовую или присевших отдохнуть на сугроб и уже не могущих встать. Поднимали, поддерживая, вели их в домоуправление, в дворницкие, в квартальный штаб МПВО, в кипятильные, туда, где тепло, где человека отогревали, отпаивали горячим кипяточком, а если были у него с собой карточки, то отоваривали их и подкармливали. Случалось, не было у человека сил идти с улицы даже с помощью ребят, тогда укладывали его на саночки и везли в тепло. Скольких ленинградцев так спасли от верной гибели Степан и его товарищи, одному Богу ведомо.

Умер он, нет, правильнее сказать – погиб, мучительной смертью. Бомба срезала фасад дома на Моховой, в котором он жил на пятом этаже.

Когда осела пыль, внутренности уцелевших квартир открылись, будто театральные декорации.

С жутким криком катился по полу вспыхнувший от упавшей буржуйки и разгоревшийся факелом человек, докатился до края уцелевшего пола и упал вниз с последнего этажа.

Девчонки из МПВО бросились тушить упавшего, но потушили мертвеца – разбился насмерть.

– Отмучился, сердешный. Будь земля ему пухом.

Женщина в левом крыле пятого этажа с окровавленным лицом не могла встать, ползала по полу, привставая, и, ослепленная, размахивая перед собой руками, искала детей:

– Сынок, доченька, где вы? Живы? Отзовитесь…

Те, перепуганные, цеплялись друг за друга, жались в уцелевший угол и молчали.

– Лежи, гражданка! Не двигайся! Стойте, ребятишки! – подавали им команду снизу и обнадеживали: – Подождите, снимут вас. Только не шевелитесь!

В правом крыле того же этажа, под Степиной квартирой, обвалился пол, и он повис, прижатый за руку к стене торцом толстого бревна, балкой межэтажного перекрытия.