Человек на войне (сборник)

– Получили мы приказ взять в ночном бою сильно укрепленную, с крутыми песчаными склонами высоту 17,3, – начал рассказ ефрейтор. – Вооружение – автомат, нож, ручные гранаты. Начали тренировки, и выяснилось, что в глубоких и тесных окопах, какие были отрыты у немцев на той высоте, ножами и автоматами вести рукопашный бой очень сложно. Из автомата можно ненароком в своих попасть, нож короткий, далеко им не достанешь, а винтовку со штыком в окопе не развернешь. Тогда решили в качестве основного оружия рукопашного боя применить остро заточенную малую саперную лопату. И не ошиблись. Лопатками окапывались, когда скрытно к вражеским окопам продвигались, лопатками рубили фашистов во время штурма, ни одна фашистская голова, даже в каске, не выдержала удара нашей саперной лопатки.

Взяли мы высоту.

А меня в том бою малая саперная лопатка от верной гибели спасла. Налетел здоровенный фашист с кинжалом, а мне в тесноте от удара не уклониться и приема не применить. Закрылся тогда, прижал к груди лопатку, фашистский кинжал скользнул по ней и в сторону ушел. А я его тут же, с отмаха, лопатой по шее. И отмах в тесноте небольшой, но лопата у меня остро заточена была – кровь из него, как из зарезанного борова похлестала.

Закончил ефрейтор свой рассказ и вместе с Ефимом Юрьевичем развесил на стене плакаты с приемами рукопашного боя, где красноармейцы в темно-зеленых касках с большими красными звездами успешно отражают малыми саперными лопатами нападения врагов и в ответ поражают их теми же лопатами насмерть.

– Теперь сами видите: саперная лопатка – это такое же боевое оружие, как штык, кинжал или сабля, – подытожил Ефим Юрьевич. – Более того, она сочетает в себе качества всех их. И кроме того, дает возможность бойцу окопаться, укрыться от поражающих факторов любого оружия противника. Подчеркиваю – любого. Поэтому к работе прошу подойти со всей ответственностью и принять к сведению, что заточка малых саперных лопат – это не огородная работа, как выражаются некоторые несознательные и не понимающие сути своей работы личности, а доводка изготовленного оружия до боевого применения.

Работа сразу пошла бойчее и качественнее. Особенно усердствовали мальчишки. И, наточив лопату, какой-нибудь паренек отбегал от верстака к плакатам, размахивал ею, стараясь подражать нарисованным бойцам:

– Вот тебе! Вот тебе, гадина фашистская! Получил?! Еще получишь! На всех вас, гадов, лопаты наточим!

В общем, народ не унывал, боевой народ был.

Когда раздавался сигнал воздушной тревоги, бежали не в убежища, а на крыши. Вовке не всегда удавалось туда пробиться, старшие ребята частенько сгоняли вниз, тушить зажигалки на земле, которые они сами сбрасывали с крыш.

Но так было не всегда. Старшие ребята от лопаток уходили на заводы к станкам или в ремесленные училища, там и с зажигалками воевали. А здесь уже Вовка и его сверстники по тревоге бежали на чердак, а оттуда выбирались на крышу, на свой боевой пост. Взрослые гоняли их оттуда да рукой махнули – чуть отвернешься, а они опять здесь, через другое слуховое окно вылезли. И Миша несколько раз поднимался с Вовкой на крышу во время воздушной тревоги.

Во время бомбежки на крыше совсем иные ощущения, чем внизу, где стоишь и ждешь, когда лопатой, щипцами или багром столкнут тебе зажигалку, чтобы ты с ней расправился: засыпал ее песком или утопил в бочке с водой.

Рокот приближающегося бомбардировщика, и вот к нему примешивается свист падающей бомбы, он все резче, громче, пронзительней, и душа, подпадая под власть ему, начинает трепетать и вибрировать. И желание – быстрее бы этот проклятый звук прекратился, и хочется спрятаться. Но на кровле куда от него спрячешься?

Ударит бомба – заколышется земля, задрожат стены у дома, задребезжат стекла в рамах, и дом шатается. Наверху, на кровле эти колебания, особенно ночью, в отсвете колышущихся по небу лучей прожекторов, ощущаются такими огромными, что кажется, дом уже раскачивается, как метроном, и вот-вот рухнет. Поначалу все новички приседали и хватались за выступы кровли, некоторые даже ложились и прижимались животами к железу – боялись упасть. Но вскоре привыкли и обращали на эти раскачивания внимания не больше, чем старый моряк на качку при свежем ветре.

Однако узнал о Мишиных дежурствах Валерий Борисович и категорически запретил – за не свое дело не берись, чужого стада не паси.

Говорил Миша Валерию Борисовичу и о Вовке. Как обычно, Валерий Борисович расспросил обо всех подробностях про него, записал полностью фамилию, имя, отчество, адрес, кто родители и где находятся. Но, как Миша видел, Вовка по-прежнему оставался в Ленинграде.

Может быть, не подошел по каким-то данным, возможно, из-за сестры – не захотели последним ребенком в семье рисковать.

Старшую Вовкину сестру, девятиклассницу Валентину или, правильнее будет сказать, десятиклассницу, потому что в сорок первом она уже перешла в десятый класс, в начале войны пригласили в райком комсомола на беседу. Вскоре она сказала, что уезжает на оборонные работы.