Человек по имени Как-его-там. Полиция, полиция, картофельное пюре! Негодяй из Сефлё

Секрет хороших отношений между Монссоном и Могенсеном отчасти объяснялся их действительно отличным взаимопониманием. Оба отдавали себе отчет в том, что не знают чужого языка, и пользовались так называемым скандинавским – мешаниной слов, которую, пожалуй, только эти двое и могли понять. К тому же они являлись прежде всего коллегами и вовсе не собирались усложнять отношения.

В половине третьего Монссон вернулся в полицейский участок на Полититорвет в Копенгагене и получил листок бумаги с отпечатанными на нем именем и адресом. Через пятнадцать минут он уже стоял перед старым домом на Ладерстраде и сравнивал имеющиеся данные с выцветшим номером над узкой, темной подворотней. Он вошел во двор, поднялся по наружной деревянной лестнице, опасно прогибавшейся под его ногами, и остановился перед облупленной дверью без таблички.

Он постучал. Дверь открыла женщина.

Она была невысокая и крепкая, но хорошо сложенная, с широкими плечами и бедрами, узкой талией и красивыми сильными ногами. Выглядела она лет на тридцать пять. Коротко стриженные светлые вьющиеся волосы, большой чувственный рот, голубые глаза и ямочка на подбородке. Босая. В пахнущем краской халате, когда-то белом. В черном свитере под халатом. Туго перетянутая в талии широким кожаным поясом. Очень привлекательная.

Она с любопытством посмотрела на Монссона и спросила с типичным выговором жительницы Мальмё:

– Кто вы?

– Вас зовут Надя Эрикссон? – спросил Монссон, не ответив на ее вопрос.

– Да.

– Вы знаете Бертиля Олафссона?

– Да. – Она повторила вопрос: – Кто вы?

– Прошу прощения, – сказал Монссон. – Я хотел убедиться, что не ошибся адресом. Меня зовут Пер Монссон, я служу в полиции, в Мальмё.

– В полиции? А что здесь нужно шведской полиции? Вы не имеете права входить ко мне.

– Да, я совершенно с вами согласен. У меня нет ордера на обыск или еще чего-нибудь в этом роде. Я всего лишь хочу побеседовать с вами. Но если вы не хотите со мной разговаривать, я уйду.

Несколько секунд она смотрела на него, задумчиво ковыряя в ухе желтым карандашом.

– Что вам нужно? – наконец поинтересовалась она.

– Я уже сказал, всего лишь поговорить.

– О Бертиле?

– Да.

Она вытерла лоб рукавом халата и прикусила нижнюю губу.

– Я не желаю иметь дело с полицией, – заявила она.

– Вы можете считать меня…

– Кем? – перебила она. – Частным лицом? Соседским котом?

– Кем вам будет угодно, – сказал Монссон.

Она рассмеялась.

– Входите.

Потом она повернулась и прошла через крошечную кухоньку. Следуя за ней, Монссон заметил, что у нее грязные ноги.

Позади кухни находилась большая мастерская со скошенными окнами, которую вряд ли можно было назвать чистой. Везде валялись картины, газеты, тюбики с краской, кисти и одежда. Обстановку составляли большой стол, несколько деревянных стульев, два комода и кровать. На стенах висели плакаты и картины, а на подставках стояли скульптуры, некоторые из них были обернуты влажными тряпками, одна, очевидно, только что закончена. На кровати лежал темнокожий юнец в майке и трусах. Его грудь покрывали вьющиеся черные волосы, а с шеи свисало серебряное распятие на цепочке.

Монссон окинул взглядом весь этот беспорядок, который, судя по всему, был здесь привычным. Потом он с любопытством посмотрел на молодого человека в кровати.

– Не обращайте на него внимания, – сказала женщина. – Он не сможет понять, о чем мы говорим. Но если он вам мешает, я могу его выставить.

– Он мне вовсе не мешает, – возразил Монссон.

– Тебе лучше уйти, беби, – решила Надя.

Молодой человек встал, поднял с пола брюки цвета хаки, надел их и вышел.

– Чао! – сказал он на прощание.

– Он забавный, – лаконично заметила женщина.

Монссон бросил робкий взгляд на скульптуру. Она изображала пенис в состоянии эрекции, из которого во все стороны торчали шурупы и куски ржавого железа.

– Это всего лишь модель. В действительности он должен быть высотой сто метров. – Женщина озабоченно нахмурилась. – Он не вызывает у вас отвращения? – спросила она. – Как вы думаете, его кто-нибудь купит?

Монссон подумал о произведениях монументального искусства, украшающих его родной город.

– Да, – ответил он. – Почему бы и нет?

– Что вы знаете обо мне? – спросила она, с блеском садистского наслаждения в глазах втыкая еще один кусок железа в скульптуру.

– Очень мало.

– Здесь нечего знать. Я живу в этом городе уже десять лет и делаю такие скульптуры. Но я никогда не стану знаменитой.

– Вы знакомы с Бертилем Олафссоном?

– Да, – спокойно ответила она. – Знакома.

– Вам известно, что он умер?

– Да. В газетах много писали об этом несколько месяцев назад. Так вы здесь именно поэтому?

Монссон кивнул.

– Что вы хотите выяснить?

– Все.

– Это слишком много, – сказала она.

Наступило молчание. Она взяла деревянную колотушку с короткой рукояткой и несколько раз без заметного эффекта ударила по скульптуре. Потом потеребила вьющиеся светлые волосы, опустила голову и, нахмурившись, уставилась на свои ноги. Выглядела она вполне привлекательно. В ней была та спокойная, уверенная зрелость, которая так нравилась Монссону в женщинах.

– Хочешь со мной переспать? – внезапно спросила она.