Человек рождающий. История родильной культуры в России Нового времени

Ее признание – «я делала то, что не делала никогда ни до, ни после» – может говорить не столько о стремлении не замечать своей беременности, сколько о желании подавить зарождавшуюся жизнь внутри себя. В данном случае сложно провести границу между садистскими и мазохистскими наклонностями личности. Убивая «другого» в себе, в конечном итоге молодая женщина причиняла физические и душевные страдания самой себе.

Карен Хорни, выдающаяся последовательница Зигмунда Фрейда, была убеждена, что «в нашей культуре мазохистский феномен чаще встречается у женщин, чем у мужчин»[1341]. В особенности это проявляется, по мнению Хорни, в области половых отношений женщины и материнстве. Классик психоаналитической и философской мысли Эрих Фромм полагал, что садистские и мазохистские тенденции отражают невротическое состояние личности. Эти противоположные явления призваны, по его мнению, помочь индивиду «избавиться от невыносимого чувства одиночества и бессилия»[1342]. Вероятно, странное поведение Любови Дмитриевны во время беременности, которое на первый взгляд может показаться крайним проявлением эгоцентричности характера, было обусловлено как раз тем, что она испытывала острое чувство одиночества и совершенно не была готова к предстоящему событию. «Я была очень брошена», – признавалась она на страницах собственного дневника[1343]. Самые близкие люди не могли оказать ей какой бы то ни было поддержки: мать и сестра были за границей, муж пил и крайне безразлично относился к ее переживаниям. Она испытывала сильный страх перед родами и потенциальными материнскими обязанностями.

Сложное психическое состояние Менделеевой-Блок (фактически невротическое состояние) во время беременности отразилось на родовом акте, который протекал с серьезными осложнениями. Испытав самые противоречивые чувства, оказавшись на грани жизни и смерти, неожиданно для самой себя она признавалась, что была рада рождению дочери. Переход от женщины к матери, очевидно, состоялся, вызывая в ней новую гамму положительных переживаний. Однако драматизм ее положения состоял в том, что ребенок вскоре умер. После этого события Любовь Дмитриевна всерьез задумывалась о самоубийстве, что, по мнению теоретиков психоанализа, является крайней степенью выражения мазохистских наклонностей личности[1344].

Подобный случай был описан К. Хорни («случай пациентки Z»). Она полагала, что страх перед беременностью и деторождением один из самых упрямым у женщин. К. Хорни объясняла его традиционными психоаналитическими категориями: сложными переживаниями детства, сформировавшими у пациентки негативный образ материнства, а также феноменом кастрации и эдиповым комплексом[1345].

Существенное влияние на женские переживания беременности оказал медицинский дискурс второй половины XIX века. Именно в этот период появилось значительное число научных и научно-популярных работ по акушерству и гинекологии. Процесс медикализации деторождения приводил к тому, что врачи стали относить беременность не к естественному состоянию, а к патологическому, требовавшему особого поведения и соблюдения особенных практик. Вероятно, это явилось одной из причин того, что в женских эгодокументах беременность и предстоящее рождение воспринимались со страхом и тревогой. Дореволюционный врач В. В. Гориневский по этому поводу писал: «Многие женщины, будучи беременными, охотно считают себя больными, всякий пустяк истолковывается ими в смысле болезни…»[1346] Беременных дворянок, судя по автодокументальным источникам, в большей степени заботило не здоровье плода, а «немалая доза серьезных страданий», которую приносила беременность. Из 19 дневниковых записей о шевелении плода удалось найти упоминание только в двух случаях, а рассуждения о собственной изменившейся фигуре и плохом самочувствии – в каждом из текстов.

Поведение женщин во время беременности, их переживания во многом были обусловлены двумя важнейшими факторами: количеством деторождений, характером взаимоотношений с мужем, а иногда и с матерью. В случае гармоничных супружеских отношений при условии первой беременности женщины в подавляющем большинстве воспринимали свое состояние с воодушевлением. Ведь именно этого от них ожидали окружающие. Гендерный контракт традиционного общества накладывал на женщину обязанность воспроизводства потомства, вне которой она рассматривалась неполноценной. «Сознательные матери» бросались штудировать научно-популярную литературу, изучая особенности своего нового положения. Молодые аристократки стремились к близкому общению с уже рожавшими женщинами. Происходил акт их погружения в субкультуру материнства, начинался процесс инициации будущих матерей.